– Понятно. Сколько это стоит?
– Откуда мне знать? Я что, каждый день с планет сбегаю? – он начинает выкладывать из карманов пачки замусоленных бумажек. – Тут с наличными туго. Компания предпочитает электронные расчеты. Вот все, что смог обналичить.
– Сколько здесь?
– Около пятидесяти тысяч. Мне пора.
– За тобой никто не шел?
– Нет, вроде бы. На всякий случай, дай мне рыбину побольше. Если что, скажу, свежего захотелось. По ночам у нас лавки не работают.
– Сколько у нас времени?
– Неделя максимум. Желательно уложиться раньше. Мне вас бог послал.
– Ну-ну. Не драматизируй, – успокаивающе говорю я. Знаю я, как зовут этого бога.
– Он не лжет. Он действительно напуган, – вмешивается Триста двадцатый.
Джек поднимается. Набрасывает на себя подсохшую накидку. Возится с пуговицами.
– Как будут сведения, сообщу через Зураба. Устно.
– Я еще четыре дня на берегу. Буду ждать, – он вопросительно смотрит на Мишель. Та отвечает ему виноватой улыбкой.
– Ты вот что, – говорю я веско. Подленькая мстительность внутри меня ищет выход. – Ты к Кати клинья не бей. И так засветил ее. Ни к чему сейчас внимание ваших шустриков привлекать.
– Что я тебе, мальчишка? – на мгновенье Джек снова становится уверенным сильным мужчиной. Только на мгновенье.
– Потерпи, милый, – просит его Мишель с чарующей улыбкой.
И уверенность вновь покидает его. Он уходит сгорбившись.
– Ну, ты и сучка, милая, – в сердцах говорю я.
Она спокойно выдерживает мой взгляд.
– Жизнь всему научит, дорогой.
Сейчас мне кажется, будто ей лет двести. Такой у нее глубокий взгляд. И как это я мог подумать, будто веду ее за собой? Это она умело направляла мои усилия в нужную сторону. Неожиданно понимаю, что даже примерно не знаю, сколько ей лет.
Серые дождливые дни. Ночные встречи с жуликоватыми людьми, смотрящими не в глаза, а в переносицу. Недоговорки Зураба. Долгие ожидания у причала. Теплое дыхание Мишель по ночам. Время уносится стремительной рекой. Внутри меня – неумолкающее тиканье метронома. Оставленные Джеком деньги тают, как лед на солнце. Подозреваю, что нас обжуливают безбожно. Чувствуют, сволочи, как поджимает нас время. Странное чувство, будто я живу по инерции. Гадаю, когда кончится уклон, и я окончательно остановлюсь.
Вот, наконец, пластиковые квадратики новых документов у нас в руках. Будь благословенна продажность чиновников! Я теперь зовусь Сержем Эбботом. Мишель превратилась в Мари Фицпатрик. Человек, что передал документы, уверяет, что все чисто. Был сбой в системе электропитания, затем фрагмент базы данных был подгружен из резервного дампа, с которым успели поработать. Так что стандартный автоматический запрос пройдет. Но на официальный запрос визовой службы нарываться нельзя ни в коем случае. Мне тридцать два года. Мишель – двадцать восемь. Оба родились здесь, на Кришнагири. Мы оговариваем последние детали. Вносим задаток – практически все, что у нас осталось. О том, чтобы показать «черную слезу» не может быть и речи. Команда будет знать только одно: нас троих нужно будет доставить на орбитальную станцию в Солнечной системе, где и будет произведен окончательный расчет. Гадаю – как часто Система проверяет паспортные базы данных? Можно подделать все, что угодно, кроме генетического кода. Какое-то вдохновение снисходит на меня – я обсуждаю такие тонкости, о существовании которых еще недавно и помыслить не мог. Я спорю и убеждаю. Я учусь изображать ледяное спокойствие, которое действует на собеседников лучше угроз.
И однажды ночью, наконец, натянутая до предела струна ожидания рвется. События лавиной обрушиваются на нас. Я даже радуюсь: больше не нужно ничего ждать, все страхи и опасения беспорядочно крутятся сорванными льдинами и некогда вглядываться в их мельтешение – нас несет мимо на бешеной скорости. Мы отваливаем на небольшом катере. Пятна баркасов у причала быстро исчезают за кормой. Швыряет нас безбожно – океан волнуется. При такой погоде Мишель скоро превратится в зеленую тряпку. Улыбающийся человек в рубке спокоен.
– Не дрейфь, парень. И не такие дела проворачивали, – успокаивает он. Его помощник не так разговорчив. Делает вид, что дремлет в кресле. Триста двадцатый обнаруживает у него автоматический пистолет.
– Ладно, Матиас. Это я так, с непривычки, – отвечаю, чтобы не молчать. Матиас – тот самый человек, с которого началась наша цепочка. По нынешним временам – старый знакомый, не иначе.
– Боишься качки?
– Да нет, в общем, – пожимаю плечами. – Сколько нам идти до точки рандеву?
– Если погода не изменится – часов восемь. В каюте чисто, можешь пока поваляться со своей кралей, – он скабрезно скалит ровные белые зубы. Помощник прекращает притворяться спящим и громко ржет у меня за спиной.
– Десяток миль отойдем, дадим полный ход. Будет немного трясти. Лучше пристегнитесь заранее.
– Знаю я ваши «немного трясти».
Они снова смеются, словно я удачно пошутил.
– Еда в шкафчике. Вода там же, – напутствует меня Матиас. Имени его напарника я не знаю.
На душе отчего-то неспокойно.
– Агрессивных намерений не обнаружено, – на всякий случай предупреждает меня Триста двадцатый.
– Ладно, дружище. Это у меня так, мандраж.
Мишель встречает меня внизу – краше в гроб кладут.
– Плохо? – спрашиваю я.
Она молча кивает, страдальчески глядя на меня. Глаза ее, из-за теней под ними, кажутся огромными. Я ложусь на узкую койку. Прижимаю к себе дрожащее тело. Набрасываю поверх нас страховочный ремень.
– Попробуй уснуть. Пока еще не трясет. Скоро дадут полный ход.
– Хорошо, – тихо отвечает она. – Можно, я тебя обниму?
– Обними.
Она оплетает меня ногами, как цепкая обезьянка.
– Мне холодно, – шепчет она.
Одной рукой я сдергиваю с держателя грязный лоскут – одеяло. Советую:
– Дыши ртом. Если будет чего-то хотеться – говори, не стесняйся.
Она кивает, дрожа. Молча слушаем гул двигателя и удары волн по корпусу. Тепло наших тел смешивается. На мгновенье мне кажется, что все у нас как прежде. Тяжелое забытье опускает мне веки. Мишель иногда тихо стонет, и тогда я стискиваю ее крепче. Потом снова ныряю в полусон-полуявь.
Гул движка стихает неожиданно быстро. Переходит в еле ощутимую дрожь палубы. Тревожных полчаса отрабатываем малым ходом против волны. Наружные люки задраены насмерть. Вода в коридоре жалобно хлюпает под ногами. Переборки чуть слышно потрескивают. Вид из рубки демонстрирует не катер, а какую-то подвсплывшую старомодную подводную лодку – светящиеся пенные валы прокатываются по палубе, клокочут на лобовом стекле, гремят курьерским поездом мимо на корму. Шпигаты не справляются – вода хлещет с бортов, точно кому-то вздумалось поливать море из брандспойта. Катер ворочается огромным зверем, с дрожью зарываясь в очередную волну и мощно отряхиваясь, упрямо вылезая к свету хмурого утра. Этот мертвенный свет превращает окружающий пейзаж в изрытые белыми расщелинами горы. Мы – щепка на воле волн, океан вокруг чудовищно огромен, мы живы только по его странной прихоти и даже невозмутимый громила-помощник в кресле штурмана тих и задумчив перед лицом непередаваемо чуждой человеку стихии. Писк радара. «Вот он», – с облегчением говорю я. Очередная волна в досаде бьет нас в скулу – Матиас перекладывает руль на правый борт. Столб брызг обрушивается вниз, стучит тяжелым дождем.
