Магический «Оливье». Новогодняя хвостистория - Наталья Булычева

Ещё в начале декабря Дуняша начала мечтать о том, что Филипп сделает ей предложение в новогоднюю ночь. Они познакомились, когда обоим было по двадцать четыре года, и жили вместе уже пять лет. Неудивительно, что Дуня изводила себя навязчивыми мыслями о пышной свадьбе и о детках уже не первый год. Она мечтала о близнецах, чтобы сразу мальчик и девочка, хотела дать им созвучные имена — Витя и Вика или Дима и Дина. Хотя, если бы судьба подарила ей хотя бы одного ребеночка, девушка бы тоже не расстроилась. Осуществить ее мечту, в общем-то, было не так уж и сложно: они с Филиппом давно вместе, со здоровьем у них обоих, слава богу, всё хорошо, родители с обеих сторон просто одержимы мечтой о внуках. Да и молодые они ещё по нынешним меркам.

Но Филипп и слышать ничего не желал ни о свадьбе, ни (уж тем более!) о детях. Всякий раз, когда Дуня в разговоре аккуратно пыталась затронуть эти темы, ее сожитель учинял такой скандал, что ей потом месяц приходилось извиняться и всячески заглаживать «вину».

«Свадьба — пустая трата денег! Мещанская, изжившая себя традиция! Дети — хлопоты, нытье и бесконечные траты», — любил повторять Филя.

Дуняшу больно ранили такие циничные взгляды на жизнь ее возлюбленного — она из простой семьи, воспитанная на традиционных ценностях, не могла понять, как можно жить бездетными и чувствовать себя счастливыми? Ей казалось, что пара без детей — это не меньшие сироты, чем дети из детдомов! Кто позаботится о них в старости? Зачем тратить впустую самые свои золотые годы? В двадцать девять лет все ее подруги давно замужем (некоторые и не по одному разу), у некоторых уже по трое детей! А Дуня вроде как тоже замужем, но без кольца на руке, без пышного белого платья кажется, что и ненастоящая семья у них с Филиппом. Иногда Дуне чудилось, что даже их любимая кошка Пулька — белая разноглазая красавица, пушистая и линяющая до нЕльзя. Смотрит на Дуню с укором, мол «сколько я могу вам настоящего ребёнка заменять?» В такие моменты девушке казалось, что кошка любит и понимает ее больше, чем Филипп….

Но, вопреки тому, что ее сожитель был непоколебим в своем негативном отношении к официальному браку и детям. И ничем никогда не демонстрировал того, что его позиция в этих вопросах вдруг пошатнулась, это не мешало Дуняше по-девичьи мечтать, что вот-вот Филипп образумится и поймет, что нет на свете ничего ценнее и важнее семьи!

Острее всего ее надежды на скорое исполнение мечты ощущались перед Новым годом (вот как теперь). Каждую новогоднюю ночь девушка с замиранием сердца ждала, что сейчас ее любимый Филя достанет из кармана пиджака красную (можно синюю или зелёную, или золотистую) коробочку с помолвочным золотым кольцом и при всех друзьях и родных в этой торжественной волшебной обстановке наконец-то произнесет: «Авдотья, я люблю тебя! Я прошу тебя стать моей женой!» И все гости ахнут от восторга и неожиданности! А сама Дуня заплачет от счастья…

О том, что пора бы уже остепениться двадцатидевятилетнему Филипу, намекала не только возлюбленная, но и родители тоже. Как ни странно, но у Дуни с мамой Филиппа (потенциальной свекровью) были замечательные отношения. И это несмотря на то, что их союз можно было бы считать мезальянсом, ведь Дуняша из простой семьи заводчан казалась бы не ровня Филиппу, отец которого владел мебельным цехом, а мама имела в городе сеть текстильных магазинов. Но, как ни удивительно, Марьяна Константиновна сама свела своего старшенького сыночка Филечку с Дуняшей, настолько девушка ей понравилась при первой встрече, что она сама лично изъявила желание их познакомить.

Заприметила ее Марьяна Константиновна, когда проходила санаторно-курортное лечение. Дуняша тогда была только-только после четырех лет учебы в медучилище. И ей каким-то чудом повезло устроиться работать массажисткой в круглогодичный санаторий «Медовая нега», где и поправляла здоровье ее будущая свекровь (пока неофициальная). Это учреждение работало с девяносто первого года, и добрая слава о нем гремела на весь их родной Калининград и область.

Услужливая, неконфликтная, добросердечная Дуняша Свердловская напомнила проницательной бизнесвумен Настеньку из сказки «Морозко». Настолько добрая от нее шла энергетика. Но при этом внешне она не походила на тихоню и неженку. А наоборот — крепкая, грудастая, с фигурой пухленького херувима, Свердловская напоминала рабочую лошадку — безотказную, непривередливую, двужильную.

Да и красота в ней уже тогда, в юные годы, зарождалась натуральная, притягательная, колдовская — зеленые глаза, огненно-рыжие густые волосы ниже поясницы. Даже непропорционально пухлая по сравнению с верхней нижняя губа и россыпь красных конопушек по всему лицу и телу были ей в плюс. Губы придавали лицу сексуально-капризный вид, а конопушки заставляли будто бы светиться изнутри, что выгодно выделяло Дуняшу среди размалеванных косметикой девчонок. Марьяна Константиновна, не будь дурой! Сразу смекнула, что такая работящая, красивая — отличная пассия для сыночка Филиппа! Чтобы не пилила, ублажала и могла безропотно выносить все выкрутасы ее избалованного первенца.

Кому как не родной ей было знать, как непросто с Филей. Выросший в семье с достатком выше среднего, в юности он был настолько невыносим, что отец Станислав Филиппович (у которого тоже характер не сахар) хотел построить неуправляемого отпрыска в кадетское училище, но супруга не позволила.

С возрастом Филипп, конечно, немного подуспокоился, но по сути так и оставался вспыльчивым эгоистом.

* * *

Однажды так случилось, что бесконечные пьянки-гулянки сменились вдруг почти затворничеством. Произошло это, когда Филя увлекся сочинительством. Теперь его было не оторвать от ноутбука, он по уши влюбился в писательское дело. С тех пор, как он написал свой первый в жизни рассказ, ничего более манящего, чем мерцающий таинственным светом в ноутбуке белый лист, у него и на свете-то и не было…

Закончив московский литературный институт (дистанционно, на заочке), Филя всего себя посвятил работе над своими книгами. «А Дуняша? Ну что Дуняша, пусть будет, раз уж маме она так нравится… Да и готовит она вкусно, не уродина, вся такая тепленькая-мягонькая, как говорится, и мучное, и ночное!» — думал писатель.

При всей своей фанатичной любви к работе Филипп не был графоманом. Он был готов придираться к каждой буковке, к каждой запятой в своих сочинениях, мог по полгода (и больше) продумывать план сюжета, педантично связывать меж собой