проводя время и что-то приобретая или проигрывая. Оглядевшись по сторонам, Олег заметил, что соседние столы также живут своей жизнью. Интересно, кто здесь контролирует безопасность? Все-таки деньги немаленькие. В то же время округлые темные своды давали понять, что клуб не такой простой и беззащитный. Это здание, будучи само по себе загадкой, таило массу сюрпризов. Так хотелось думать. А почему бы и нет? Где еще в жизни есть место романтике?
Размышляя и рассматривая стены, Олег вдруг почувствовал – началось. Виски стало сдавливать и к лицу подкатил жар. Мир вокруг стал черно-белым, как на старой фотографии. Коричневые, рыжие и оранжевые цвета. Оранжевые. Кости на столе стали приобретать очертания и какую-то иную форму. Несколько ходов наугад. Просто потому что.
– Запомни, моя радость, теория вероятности работает тогда, когда количество вероятностей близко к бесконечности, или конечному числу. Что, по-твоему, означает вероятность в тридцать процентов? Причем есть комбинации с повторением и без, – Виктор говорил о чем-то, но его слова слышались как-то издалека, – Ты стреляешь с шансом тридцать из ста. Мажешь. Это значит, что следующий раз начнется все с начала. Жизнь живет настоящим. Вот если мы здесь играем, и кто-то выигрывает – это не значит, что он должен проиграть в следующий раз. Теория простая и правильная, другое дело – как мы ее воспринимаем.
Виктор положил кость с изображением птички «бамбуковка», как ее окрестила Маша. Стол. Кость заиграла отчаянно оранжево-золотым.
– Маджонг. Лимитированная комбинация, – произнес Олег, не слыша себя. Он даже не понял, как это сказал. Тем более, ничего не собирал. Просто так сложилось. Какой-то виноград, с какими-то драконами… что-то делали на крыше, или наоборот. В общем, это значило мгновенный выигрыш двух тысяч с каждого, что автоматически прекращало игру. Провал в памяти.
Улица охладила лицо и привела в чувство.
– Ну, ты даешь, ты знаешь, что эту последовательность в этом клубе никто еще не собирал. Завтра игра на гинеи, придешь? – Маша говорила возбужденно и радостно. Шесть тысяч за один вечер. Прикольно. Играл бы для себя – не получилось бы. Многовато для себя, Олег это понимал.
– Нет, не приду, проиграю.
– Да ладно, брось.
– Новичкам везет, а я уже не новичок.
– Ладно, тогда я тебе денег дам.
– Не стоит, мы же договаривались.
– Две тысячи. Столько готова была проиграть. В то же время у меня удвоенная сумма. Если мне не изменяет память, утроить предложил ты, значит – все правильно.
– Уговорила.
Теперь у Олега получился мешочек с двумя тысячами долларов монетами восьмидесятого года. Их так просто не поменяешь, но две штуки баксов – это и в Африке две штуки баксов.
– Кстати, хочешь в газете работать? – Олег вспомнил свой опыт с сельским хозяйством и прикольнулся.
– А что за газета?
– Одна из нормальных в городе. Жду завтра в центре.
– Где и когда?
– У филармонии. Можешь меня не провожать. – у обочины остановилась приземистая белая кобра. За тонировкой играла музыка.
– До завтра, везунчик, – Маша запрыгнула на заднее сиденье, махнув рукой на прощанье.
– Пока-пока.
Бармалей был не просто кот. Это – Бармалей с историей. Когда Олег еще учился в универе, на пятом, он был вылетающей птицей. Не то чтобы на него возлагали надежды, просто знали, что пятый он закончит. Дембелям больше позволено, и Олежка вскоре понял, что воздавать Дионису с преподавателями прикольно. По пьянке он и дал зарок после диплома обзавестись зверем. Хозяин кошачьей праматери взял с него слово, и слово повисло.
Вообще в этом городе люди, связанные друг с другом по разным основаниям, растили у себя одно и то же кошачье племя. А если так легче, то род. Бармалей был маленьким, пушистым и колючим. Он боялся всего и крепко впивался в теплую грудь, то и дело, проползая в коридоры и лабиринты кожаной куртки. Красный фанерный трамвай, конечная. Бледное освещение и холод. Только Олег этого не чувствовал, градусы, принятые за нового члена семьи давали знать. Согревали. Итак, от конечной до конечной. Вот она, долгая дорога домой.
Олег жил один, в обычной квартире. Узкий балкон, санузел и кухня. Да, кухня, одна из главных частей квартиры. Жилище было скромным, но по-своему замечательным. Газовая плита взращивала синие цветы, балкон выходил в тенистый двор. Простая мебель, магнитофон и старый проигрыватель грампластинок задержался здесь из прошлой эпохи. На стенах плакаты шестидесятых тире восьмидесятых. Все купить иголку надо, – думал Олег, глядя на склад рок-музыки. Жилище одинокого холостяка. Друзья ему по этому поводу завидовали.
– Такой траходром пропадает, – сетовал Славик. – Эх, одним дается, а они не ценят…
Вот только делать маленький бордель или комнату для тусовок из своего жилища Олег не хотел. Личное пространство должно быть. Место, где ты простой, такой какой есть. Можешь ковыряться в носу или ничего не делать. Отец Олега в свое время решил посвятить себя науке, и давным-давно отправился с исследовательской группой на север. Чем они занимались, никто толком и не знал. Раз в полгода приходили открытки и еще реже – деньги. Олег вырос, и теперь жил самостоятельно.
Бармалею тоже было можно все. Как хозяин, он спал где угодно. Огромный, темно-серо-полосатый, похожий на все свое родовитое племя, он напоминал человека, причем воспитанного и даже благородного. В то же время с примесью какой-то залихватской удали. Его хотели назвать Муром, но к чему повторять чью-то судьбу? Бармалеем его назвала Алиса. Просто так. По-нашински, по-бармалейски, – любила говорить она.
Конечно, к Олегу заходили в гости. Заваливались друзья и приятели. Просто есть момент осквернения жилища, который нельзя переступать. Вещи, которые ты можешь позволить в кабаке, но не у друзей. Бармалей тоже понимал это, и не водил в квартиру дворовых котов.
– Пошли жрать, господин барон, – Олег открыл банку кильки и облизнулся, – поделишься со старым другом? – сказал он, и обмакнул куском хлеба томатный соус. Кушать подано. Кот лениво потянулся, подошел, понюхал, обмакнул лапу.
– Ладно, давай, аристократ,– сказал Олег и затворил за собой дверь. Лестница, по привычке темный подъезд, на стенах стихи детским почерком. Когда-то он тоже писал. И свои и чужие. И было больно и тоскливо, и хотелось, чтоб поняли. Огромный мир, которому нужен ли пятнадцатилетний пацан, слушающий музыку и о чем-то мечтающий. На, читай. Он писал, а потом бывал в других местах, и видел, что там тоже писали. Не только «Сашка – козел» или «Вова плюс Таня». А чьи-то души тоже рвались. Рвало крышу, сносило с петель и накрывало. А потом и это прошло.
