кто пришёл его убить. Бесхитростно вываливал всё подряд. До смерти боялся, но при этом словно смирился с судьбой и терпеливо ждал развязки. Теперь Марк лучше понимал, почему остальные смотрели на Серёгу с такой снисходительностью, когда тот рассказывал ему, как живёт — подыгрывали его небольшой лжи. Сам он думал, что Серый быстро накидался, а тот просто… такой.
— Лучше бы ты в полицию позвонил, — сказал Марк. — Сам себе хуже сделал.
К Серёге он не ощущал такой лютой ненависти как Генке и Дархану. Серый, конечно, дурак. Мог бы заорать, позвонить в полицию. Но с него спрашивать как с нормального не получалось. Да и хрен знает, что сделал бы Генка — мог бы всех порешить, как грозился.
— Зато теперь всё правильно будет, — ответил Серёга и потёр ладони, словно замёрз. — Так даже лучше. Наверное.
Он нервно усмехнулся и пожал плечами. Серый как будто говорил о чём-то своём, и это потихоньку начинало раздражать.
— О чём ты? — нехотя спросил Марк. — У тебя вариантов, знаешь ли, не сильно много. Либо сдохнешь, либо сядешь.
— Не надо в полицию, — тут же замотал головой Серёга и поёжился. — Я… Они уже приходили, когда ты пропал.
С тяжёлым вздохом он потянулся к сигаретам.
— Не знаю я, что он потом с тобой сделал. Ну, то есть… где тело спрятал. Могу оставить записку. Рассказать, что знаю. А потом уж сделаешь, что должен. Дай мне только дочку ещё раз увидеть.
— А чего же ты тогда так сдохнуть рвёшься, если есть к кому возвращаться? — со злой усмешкой спросил Марк. — Разжалобить пытаешься?
Серый молча прикурил сигарету и неопределённо хмыкнул.
— У Ксюхи и так отец со справкой. А отец дурак-уголовник — это вообще клеймо. От такого не отмоешься. У неё сердце больное, не надо ей этого. С моими родителями будет лучше. А за меня ей, может, пособие дадут.
Марк промолчал. Не говоря ни слова смотрел, как Серый неловко спрыгнул с “блиндажа” и провалился по щиколотку в снег.
— Я пойду? — с надеждой спросил он. — Ночью сюда приду. Ты сам ко мне не приходи, ладно? Ксюха испугается, а ей нельзя…
Серёга не договорил. Только пожал плечами.
— Иди, — сухо отозвался Марк.
Не двигаясь, он посмотрел вслед Серому. Перевёл взгляд на забытую им пачку. Он мог бы вытащить сигарету. А дальше всё. Он мёртвый, курево для живых. Он мог простоять здесь до самой ночи, не чувствуя ни холода, ни усталости. Мог закрыть глаза и открыть их через сотню лет, потому что до омерзения страшило предстоящее забвение. Это виделось несправедливым. Неправильным. За него один раз выбрали, что ему нужно сдохнуть в старой ванне, а теперь медленно подводили к решению, что нужно перестать цепляться за ставший чужим мир и остаться в нём только в памяти близких людей.
Марк ощутил вспышку горькой злости. Она требовала догнать Серого. Разбить его тупую башку о ближайшее дерево, утопить в рыхлом снегу и задушить, но он понимал, что в нём говорит не ненависть к Серому, а боль от осознания, что тот — живой, идёт домой, а он больше ни к кому не вернётся. Марк впился взглядом в затылок бывшего одноклассника и быстро пошёл следом. Перед глазами заметались образы сумасшедших девочек-близнецов, застывшего на горизонте взрыва и рассыпающегося на части солнца. Марк физически ощутил, как из посмертия дохнуло безумием. Он зачерпнул его полные горсти и вложил в чужое сознание.
— Иди, — сквозь зубы повторил Марк, прижимая ладони к вискам Серёги. — Только для тебя там больше ничего нет и не будет.
Он обошёл его по кругу и заглянул в глаза. Серый посмотрел на него так, словно впервые увидел. Не проронив ни слова, медленно пошёл в сторону дома, где никого не узнает. Марк снова проводил его взглядом. Оставался последний.
К Генке он наведался вечером. Прошёл сквозь дверь и сразу угодил в детский плач. На кухне рыдала его дочка. Бледная и уставшая женщина сидела перед ней на коленях и старалась успокоить.
— Ну зачем ты ему сказала про дядю Марка? Папа и так нервный. Не говори ему ничего больше…
— Я думала, он переста-а-анет дра-аться, — навзрыд проревела девчушка.
— Перестанет, — пообещала мать.
Марк по глазам видел, что она говорит и не верит. Дурак он, конечно. Зачем ляпнул девчонке? Мог бы догадаться, что Генка взбесится, а пострадают те, кто с ним рядом. Ну ничего, ему недолго осталось кулаками махать. Марк задумался, где тот мог быть вечером в воскресенье. На улице холодина. Гараж Дархана сгорел вместе со своим хозяином. Ответ напрашивался сам собой. Через мгновение Марк оказался в той самой однушке. Пахло строительным раствором и чем-то химическим. С замершим сердцем он заглянул в ванную — всё раскурочено. Саму старую чугунную ванну Генка уже вынес. Подсуетился и здесь.
Генка сидел на диване, смотрел футбол и пил водку. Хозяин жизни, мать его. Марк мгновенно взбесился. Вроде бы только что боялся посмотреть на место, где умирал, а уже накрыло животной яростью. Обрёл облик и пнул старый жопастый телевизор он одновременно.
“Го-о-ол!” — радостно закричал комментатор, прежде чем телик разбился об пол и погас.
Бывший одноклассник вскочил с дивана, уронив стакан с водкой.
— Какого хуя?! — вскрикнул Генка.
— Такого, Ген, — злобно процедил Марк. — Думал, всё сойдёт с рук?
— Ты… Как? Ты же, сука, умер. Я тебя своими руками… Ты не настоящий!
Вместо ответа Марк ударил ему по роже. Генка отшатнулся, наткнулся на диван и чудом устоял на ногах.
— Ненастоящий? — с ухмылкой спросил Марк. — Правда?
— Ну тогда я тебя ещё раз сейчас убью, сука, — прорычал Генка и кинулся на него.
Бил он воздух. Метился в Марка, но удары проходили сквозь тело. Не самый честный бой, но Марк и не на дуэль пришёл. Оттолкнул Генку со всей силы. Схватил бутылку с пола. Через секунду он был уже рядом с ним — ударил по голове. Запахло водкой. Генка заорал. Вряд ли от боли. Скорее, со страха.
— Су-у-ука, су-у-ука, — держась за голову, провыл он. — Отъебись от меня, слышишь! Уйди!
— За что? — Марк ухватил его за грудки и рывком поставил на ноги.
Будь они оба живые, Генка бы отмудохал его и убил ещё раз. В
