А уж что-что, а замедлять время я умею. Эти купола я ставил уже кучу раз, надо всего лишь взять заряд праны побольше…
Нет, стоп, не так. Чтобы замедлить время в куполе, я нагонял прану в наконечник и трамбовал ее там в плотную бусину, а количество праны лишь регулировало время существования купола. Для того, чтобы наоборот ускорить время, я делал наоборот — оставлял пустым центр наконечника, разгоняя прану по углам.
Значит, чтобы остановить время, надо влить прану равномерно. И не в наконечник, которого нет, а прямо в пространство.
Что-то похожее я уже делал, когда мы с Аминой убегали от скопий — я поставил барьер на их пути из праны, из многих слоев праны. Но тогда это была всего лишь прановая конструкция, причем поставленная на последние силы, а сейчас…
А сейчас я закрыл глаза, и, стараясь не отвлекаться на летящий на меня сгусток яростной праны с пылающим факелом вместо лица, посмотрел на свои пальцы. Их кончики сияли ярко-фиолетовым, наполненные праной до последней молекулы, готовые к работе.
Колкий щит. Интересно, почему он обязательно должен быть колким? Почему он не может быть ровным? Как зеркало? Разве так не проще?
Наверное, нет, иначе делали бы так, как проще. Наверное, так диктует рабочее тело.
Во мне течет кровь Ратко. Пространство — мое рабочее тело.
Я надавил на воздух, как надавил бы на кнопку, только позволяя пране растекаться в стороны от пальца, как чернила по мокрой бумаге. Не следя за ней, не ограничивая ее — на одной лишь интуиции. Как всегда.
И пространство треснуло под моим пальцем, как трескается на луже тонкий лед ранней весной. Прямо в воздухе появилась едва заметная трещина, по-другому искажающая падающий на нее свет.
И тогда я, не открывая глаз, надавил уже обеими руками, словно пытаясь то ли отжаться от невидимой стены, то ли отбросить от себя кого-то несуществующего!
И пространство передо мной послушно треснуло, раскололось и поползло множеством трещин, которые в одно мгновение покрыли площадь в добрых два квадратных метра и перекрыв Файерсу путь к разрыву!
Огненный щит столкнулся с колким, и последний победил. Файерс грянулся плечом в щит, громко взвыл от боли и отлетел назад.
— Это что за шутки?! — разъярился он, поднимаясь на четвереньки. — Сука, выпусти меня! Выпусти меня! Я сказал выпусти меня, сопляк!
С каждым новым словом он свирепел все больше, его прановое тело раскалялось все больше, и под конец он уже стал швыряться в меня сгустками огня, прямо с земли!
Но все они бесславно разбились о щит, от которого я все еще не рисковал отнять руки, хотя и понимал, что он уже не тянет из меня прану — он существует самостоятельно.
— Я! Тебя! Убью! — бессильно вопил Файерс, продолжая швыряться огнем. Его прановое тело все больше тускнело и угасало, и спустя буквально минуту он наконец выдохся. Прекратил швыряться огнем, и бессильно откинулся на спину, развалившись на спину как морская звезда. Праны в нем осталось совсем немного, и сейчас, наверное, лучшее время, чтобы попытаться склонить его к сотрудничеству.
Не зная, как убрать Колкий щит, я оставил его на месте, обошел его и присел рядом с Файерсом, на всякий случай готовый вскочить и дать отпор.
— Ну что, утомился? — участливо поинтересовался я. — Теперь поговорим?
— Поговорим обязательно. — раздалось у меня за спиной. — Но только не с ним, а со мной.
Глава 5. Рукопашник
Сказать, что я напрягся — значило очень, очень сильно меня похвалить. Всего двух коротких фраз оказалось достаточно для того, чтобы по спине побежали зябкие мурашки, причем вовсе не от холода Пустоты. Я-то был уверен, что здесь, за подкладкой реальности, я недосягаем и неуязвим ни для кого, кроме Файерса… Ну, того Файерса, который был еще полон сил и праны.
А оказалось, что моя неуязвимость — дутая, как шаровары низинских танцовщиц.
Оказалось, что кто-то способен ворваться туда, куда ворваться практически невозможно, да еще и сделать это так, чтобы оказаться в конкретной точке этого практически невозможного, что само по себе невозможно уже полностью. Персефона же прямым текстом говорила, что Пустота каждый раз другая, и нельзя попасть в одну и ту же ее точку, войдя два раза подряд.
Хотя, если вспомнить, как Марк усиленно тянул время, потому что ему нужно было закрыть все возможные точки входа — получается, все же можно войти в Пустоту туда же и тогда же, как и кто-то, кто уже в ней находится… Так, что ли?
Вот черт, я же сам оставил открытым разрыв, через который выпустил наружу пламя Файерса! Я же его так и не закрыл, и он до сих пор сияет черно-фиолетовыми краями у меня за спиной! Прикрытый Колким щитом, да, но отнюдь не закрытый!
А это значит, что технически у меня за спиной сейчас может стоять кто угодно! Мало кто может открыть разрыв в Пустоту, но вот сигануть в уже имеющийся способен кто угодно, у кого хватит на это духу.
Но что-то мне подсказывает, что я знаю, кто конкретно стоит у меня за спиной. Если не за спиной и не по имени, то как минимум по фамилии. Только один род в этом мире, попав в Пустоту, может разговаривать таким спокойным тоном. Хозяйским тоном.
Потому что в какой-то степени они и были здесь хозяевами.
А, когда я медленно отошел от Файерса, не поворачиваясь к нему спиной, но так, чтобы боковым зрением увидеть и нового участника нашего спектакля, оказалось, что я все же знаю его. И в лицо знаю. И даже по имени. И даже пылающая фиолетовая маска демона была не помехой идентификации.
Горящая бледно-фиолетовым сигма в виде двух распахнутых крыльев на шее новоприбывшего говорила сразу обо всем.
— Хм… — я напряг память, вытаскивая из нее его имя. — Виталий?
— Не имею чести. — холодно ответил Ратко, не двигаясь с места. — Впрочем, это и неважно.
Нас все еще разделял Колкий щит, который я так и не
