Я вижу его фигуру, подсвеченную факелами, которая бродит где-то там, снаружи. Если верить карте, которую нарисовал отшельник Робертсон, мы уже близко к логову Черного Мотылька, но хватит ли у меня сил? Я опасаюсь, что больше не выберусь из этих джунглей. А ведь я еще должен вернуться и выяснить у Робертсона касательно моего старого габенского друга – какую-то его мрачную тайну, о которой безумный отшельник оговорился. Моя экспедиция близится к концу, тому или иному… Нужно попытаться поговорить с… хр…хрр… с сэром Хэмилтоном – пусть у него и есть собственные цели, но мы выберемся отсюда живыми только лишь, если будем действовать сообща. Вдвоем мы сможем ему противостоять. Мы не позволим завести нас в логово смерти, не дадим ему расправиться с нами, пока мы спим. Нет, я опоздал… я уже слышу его шаги… он идет за мной и… нет, это не он, это доктор Френсис из миссии в Зинабе. Проклятая паранойя. Но кто может меня осуждать? Когда все, в чем ты был уверен, рушится. Когда ты перестаешь понимать, где правда, а где обман, когда никому уже не веришь…
Вамба. Старый добрый Вамба. Верный Вамба… Я совершенно его не знаю, хотя всегда считал, что он для меня – открытая книга. Незнакомец, который все эти годы прикидывался послушным жалким туземцем, готовым переживать любые тяготы и лишения ради парочки новых зубов в свою челюсть, – кто он такой? Сейчас, в джунглях, он стал намного увереннее. Он что-то задумал – это ясно: что-то темное. Больше он не кажется наивным дурачком. Теперь одна мысль о нем вгоняет меня в трепет. Он имеет некую странную, необъяснимую власть над прочими туземцами. Они слушаются его безоговорочно, ничего не делают без его приказа – не смеют даже повернуть головы без его разрешения. Мои былые страхи касательно сэра Хэмилтона кажутся глупыми и детскими в сравнении с подлинным ужасом, который вызывает во мне этот человек и произошедшие в нем перемены. Меня мучает ощущение, что меня ведут куда-то по ниточке, что больше не я руковожу этой экспедицией и человек без души тянет всех нас вглубь нехоженых джунглей, чтобы сожрать. Я вижу кромешную тьму в этих черных глазах, когда гляжу в них, я вижу потаенную ярость в каждой черте, в каждой морщине на этом ставшем для меня всего за какие-то пару недель ненавистным лице. Как могли произойти с ним столь разительные перемены? Как я мог быть так слеп? Это не тот человек, который клянчил у меня зубы в Габене. Это тот, кто, если захочет, отберет мои собственные и повесит их себе на шею в виде украшения. Нет, пока что он не выступает против в открытую. Но когда он выслушивает мои указания, я замечаю эту змеиную ухмылку, которую ни с чем не спутать – это и презрение, и исключительное равнодушие к моим словам. Он ведет нас по течению реки Хнили, он знает здесь каждый поворот тропы, каждое дерево, мне кажется, что даже каждую обитающую здесь тварь. За все время экспедиции мои страхи крепли, и в последние дни я уже практически перестал понимать, что происходит. Мы прошли маршрут, описанный в книге профессора Гиблинга, но он никуда нас не привел. Как и говорил сэр Хэмилтон, вероятно, профессор намеренно запутал следы – с этим я вынужден был согласиться. Когда маршрут закончился, Вамба рассмеялся. Я никогда не забуду этот смех. Он будет сниться мне до самой смерти…
Сняв с себя одежду, лицо и тело туземца, человек, прикидывавшийся Вамбой, расправил плечи, разогнул хребет. С обратной стороны зеркала висел костюм на вешалке, и он быстро надел угольные штаны и белую рубашку, застегнул жилетку, всунул руки во фрак. Далее последовали белая маска с длинным горбатым носом и двууголка. Завершили метаморфозу перчатки, длинный алый шарф и черные лакированные туфли.
Цилиндр фонографа замер, запись остановилась, и прибор выключился. И тут кукольник Гудвин, он же – мистер Блохх, услышал шум из спальни. Кто-то царапал дверь и бился в нее, явно требуя, чтобы его выпустили.
- Да-да, юная мисс, сейчас!- воскликнул кукольник Гудвин и направился к двери. На миг замер перед ней, словно делая глубокий вдох, после чего повернул ручку.
Не дожидаясь, пока дверь отворится полностью, из комнатки вырвался будто бы огромный ком сажи. Ни на юную, ни, тем более, на мисс эта тварь не походила. Это была блоха, в три фута в холке, с лоснящимися боками, смоляными глазами без зрачков, слюнявой пастью и шестью сильными ногами.
Блоха заметалась вокруг кукольника, словно соскучившаяся собачонка.
- Все, Карина. Успокойся,- велел хозяин, и тварь недовольно заворчала.
Блоха подобралась и прыгнула, преодолев все помещение одним движением. Спустя миг она приземлилась в глубокое кресло, жутко затрещавшее и едва под ней не развалившееся.
- Так,- продолжил кукольник Гудвин,- как я погляжу, почта пришла.
И действительно – над одним из патрубков пневмопочты горела тусклая лампочка.
- Что ж, этого стоило ждать,- Гудвин проворчал.- Я уже догадываюсь, что внутри.
Это была особая труба. Подобной не было во всем Габене – она не отходила ни от какой из местных станций, у нее не было узловых распределителей. Более того, во всем этом городе никто о ней даже не догадывался. Труба эта соединяла два берега Пыльного моря, шла по дну, а после под землей. Это была труба для посланий из страны, с которой в Габене были разорваны все дипломатические отношения, и не будет преувеличением сказать, что это была вражеская страна.
Кукольник Гудвин открыл крышку и достал капсулу, извлек конверт. На конверте ничего не было написано – лишь по центру стояла восьмиугольная печать: изображение какого-то существа, отдаленно напоминающего спрута с множеством щупалец, и надпись «Ворбург» по краю.
Кукольник Гудвин улыбнулся под своей маской. Только лишь за то, что он держал в руках предмет с подобной символикой, его могли арестовать. Но ему не было дела до подобных рисков. Он разорвал конверт и извлек на свет письмо.
«Вы до сих пор не исполнили вашу часть договоренности. Маяк по-прежнему включен. Мы устали ждать. Мы высылаем Чернильника.
Моро»
Кукольник Гудвин скомкал письмо и повернулся к ворчащей в кресле блохе.
- Ох уж это нетерпение нанимателей,- утомленно проговорил он.- И почему никто из них не умеет ждать?! Всякий раз одно и то же. А
