учащиеся были готовы улыбаться при встрече, но это уже мне было не надобности. Поэтому проучилась я много лет по принципу «одна на льдине», и новое положение меня абсолютно не напрягало.
Так, вроде бы у меня все устаканилось, но как-то у кабинета истории, полыхнуло у меня лицо жаром, значит, опять кто-то гадости обо мне говорит. А тут и вертеть головой не надо, вон Наташенька Богоявленская, со своими подружками, и пара мальчиков в кружок встали, и что самое интересное, один из мальчиков сосед мой по парте, Андрюша Козлов, которому, как я заметила, Наташа усиленно глазки строит.
Вместо того, чтобы мирно пройти мимо, так как разговаривали и хихикали они тихонько, и слышать ничего я не могла, черт меня дернул на обострение ситуации. Подошла я сзади, аккуратненько Богоявленскую по плечику пальчиком постучала, а когда она недоуменно обернулась, ехидненько так спросила:
— Что Наташенька, опять гадости обо мне говоришь? Еще раз услышу — сделаю больно, ты поняла?
Гляжу я в бледное от ярости лицо Наташи, а у самой от страха душа вся заледенела. А вдруг не выдержит она такого унижения в присутствии симпатии своей — Андрюши, соседа моего, разлюбезного? Но и спускать такое нельзя, промолчишь раз-другой, и все вернется на круги своя, а по новой весь класс на место ставить — не факт, что во второй раз получится.
Молчание затянулось, Наташа на меня смотрит, а все на Наташу, команды ждут. Придется опять идти на обострение, шагаю к ней вплотную, носком наступая на краешек подошвы новеньких туфелек Богоявленской.
— Наташа, ответа жду…
Она молча кивнула.
Отступаю назад, делаю книксен, улыбаясь:
— Вы так любезны…
Снова шаг вперед:
— Пройти могу?
Расступились в молчании, шагаю с прямой спиной, вроде все получилось, можно на какое-то время расслабиться.
Ошиблась я сильно, не смогла Наташа смириться. После уроков, шагнув на лестницу, ведущую на первый этаж, ощутила я вспышку ярости в свой адрес, которая пробила щит, которым закрывалась я от какофонии эмоций одноклассников. Успела обернуться, чтобы бы упереться взглядом в торжествующие лицо Наташи, которая почти коснулась меня, чтобы отправить в неуправляемый полет по крутым ступеням. Я чудом успела прижаться к стене, а Наташа, не найдя опоры в виде моей спины, сама отправилась в полет, бестолково хватаюсь руками за воздух. Нет, к сожалению, не совсем бестолково. Одной рукой она почти зацепилась за мой рукав, но, не удержавшись, плашмя упала на лестницу. Правда от столкновения с ее рукой я качнулась и тоже нырнула вниз. Бетонные ступени рванули навстречу моему лицу, я инстинктивно выставила вперед руки. Нет, получилось опереться только на одну руку, вторая рука, сжимающая тяжелый портфель, к месту событий не успела, я смогла опереться только на левую руку, она подламывается, через меня, как будто, пропускают разряд электротока, и дальше я ничего не помню.
Очнулась я от боли, которая чуть не отправила меня обратно в беспамятство. Проморгавшись и оглядевшись, я поняла, что сижу, скрючившись, на сидении в карете «скорой помощи», левая рука зафиксирована на груди, колготки на коленях в бурых пятнах. На носилках тихо лежала Богоявленская, голова и лицо замотаны бинтами, глаза закрыты, не шевелится. Я, поняв, что Наташа жива, постаралась уйти в себя, гася боль в руке и коленях.
Приемный покой, осмотр, анализы, наложение гипса, палата, все быстро и банально, в истории болезни появилась запись: «Одноклассница оступилась на лестнице, падая, увлекла меня за собой». Затем невкусный ужин и сон. Хорошо, что смогла унять боль в переломанном запястье, а то вижу, как мои соседи по палате мучаются. Все утро пыталась срастить кости, не знаю, чего добилась, но рука под гипсом так чесалась, что казалось, что сейчас сойду с ума. Бросив это занятие, и кое-как успокоив зуд под белым панцирем лангеты, пошла искать Богоявленскую. Нашла ее палату в противоположном крыле больницы. Девушка лежала с закрытыми глазами, укрытая по подбородок казенным одеялом. На голове повязка-«косынка», один глаз заплыл, нос опух и посинел. Потихоньку присела на табурет возле кровати. Минут через пятнадцать, Наташа, очевидно почувствовав мой нетерпеливый взгляд, направленный в ее переносицу, открыла глаза.
— Доброе утро — промурлыкала я — как спалось?
— Пошла ты… — Наташа заскрипела зубами.
— Я вижу, что к разговору ты не готова. Приду попозже.
Я вышла в коридор, чувствуя обжигающий спину взгляд одноклассницы.
Проблема, решать ее надо. Значит, будем придерживаться продуманного только что плана.
Ночью я вышла из палаты, неторопливо дошла до туалета, расположенного напротив палаты Наташи. С большим трудом мне удалось забраться и с относительным комфортом устроится на широком подоконнике возле рукомойника, так как работа предстала долгая.
Я привычно нырнула в себя, огляделась, нашла ауру кустика хлорофитума, с которым я познакомилась днем, сидя в Наташиной палате. Высокий куст, явно переросший тесный пластиковый горшочек, в который его когда то высадили. Он возвышался почти на метр на подоконнике над Наташиной кроватью. Я сконцентрировалась и позвала цветок.
Через полчаса я, неловко соскользнув с подоконника, придерживая сломанную руку, пошла в свою палату. Когда мой разум уже плавно скользил из яви в сон, я услышала шум, вскрик, топот ног, спешащих по коридору людей. Значит, все получилось правильно, пора спать. Просто, пышная крона растения за последние полчаса очень сильно вытянулась вверх и почему-то наклонилась в противоположную от окна сторону. Легкий пластиковый горшок перестал справляться с ролью надежного основания, и растение устремилось вниз, прямиком к ногам моей одноклассницы. Ни испуганно вопящая Наташа, ни дежурная медсестра, пытающаяся успокоить девицу, не разглядят в полутемной палате, что форма растения сильно изменилась. А свет в палате включать нельзя, ведь ничего страшного не случилось, а на соседних кроватях дети спят. Даже хлорофитум отделался легким испугом, его мягкие стебли спружинили при падении. Сейчас медсестра восстановит порядок в палате, соберет просыпавшийся грунт и унесет растение от греха подальше. А завтра утром уже другой человек пересадит кустик в другой горшок и поставит его совсем в другом помещении. Случайность ведь, да и никто не пострадал, правда?
Утром после завтрака я вновь отправилась к Наташе. Поздоровавшись с больными, я вновь уселась на табурет у ее кровати:
— Привет, как спала ночью?
— …
