просел, когда в него уперлись передние две ноги черного существа, но Человек в пальто слишком погряз в своих мыслях и ни на что не обращал внимания. Он пришел в лавку игрушек, чтобы понять, чтобы отыскать ответ. Ответ о чужом прошлом, которое должно было прояснить хоть что-то о его собственном настоящем.
Человек в пальто глядел в потолок, а тварь, уже полностью оказавшись на кровати, медленно подбиралась все ближе. Она двигалась осторожно. Фонарь на тумбочке выхватил из темноты спальни складки и вислое брюхо, длинные уродливые волосы-щетинки на шести ногах и черные глаза, лаково поблескивающие в грязном коричневом свете… Но Человек в пальто этого не видел, и все разглядывал надписи на потолке…
А ливень на улице между тем шел по-прежнему. В лавке игрушек царили тишина и темнота. Труп трамвайщика замер под стойкой. На нарисованном в гостиной бульваре больше не было человека на скамейке. А в крошечной каморке огромная голодная тварь уже предвкушала ужин. Там же, на кровати, лежал пока еще живой, но весьма простуженный мужчина в мокром пальто – он глядел в потолок и терзался вопросами без ответов. Все его тело болело, он устал, он не спал уже целую вечность, а здесь было так тихо… так спокойно… У любых нервов есть свой предел…
Уже засыпая под брюхом подбирающейся к нему смертельной опасности, он прошептал:
– Что все это значит?.. Я должен… должен найти… ответы…
Глава 2. Мистер Осенний Табак и другие «милые люди».
Ох уж эти осенние ливни в Габене. Злые, как мачехи, и промозглые, как ужин, ими приготовленный. Отвратительные ливни! Отвратительно скрежещут по крыше вагона, пытаются пробраться в окна, и подчас им это удается: должно быть, какая-то старуха из тех старух, которым всегда душно, забыла закрыть ставни.
Последний трамвай в Фли, скрипя тормозным механизмом, будто зубами, замедлился и остановился у одиноко светящегося в ночи фонаря.
– «Станция “Дырявый Мешок. Фли”», – сообщил хриплый продрогший голос из вещателей. – «Следующая станция – “Антресоли. Фли”».
Двери со скрежетом расползлись, и в ливень, ловко раскрывая чернильный зонтик, нырнул высокий человек в черном, сжимающий в руке саквояж. Он был единственным, кто сошел на станции.
Двери за ним закрылись. Качнувшись, трамвай тронулся с места. Бывший пассажир уставился ему вслед, но вскоре огни исчезли в дожде.
– Станция, тоже мне… – проворчал человек с зонтиком, презрительно глядя на одинокий фонарь, на притороченный к столбу прохудившийся кованый навес, да на бессовестно ржавую скамейку. Под скамейкой в темноте что-то шевелилось. То ли дворняга укрылась от дождя, то ли…
«Нет, слишком много ног, как для собаки, – подметил прибывший в Фли джентльмен, – вероятно, одна из местных блох…»
Площадь Гру-Каррс, или попросту Дырявый Мешок, представляла собой огромный пустырь, покрытый бурьяном, как рожа бродяги – щетиной. Со всех сторон его окружали сросшиеся дома, и если не считать туннель в доме № 17, через который сюда обычно прибывает трамвай, и такую же прореху в доме № 39, через которую трамвай пустырь покидает, то выход с него оставался всего один: покосившиеся ворота, пробитые в ржавой ограде в северо-восточной части площади.
Свет в Дырявом Мешке не горел. Ни в домах, ни где бы то ни было еще. В наличии имелось, разве что, вот это форменное издевательство под названием «фонарь на станции»: огонек в битом плафоне походил на какой-то блеклый рыжий лоскут.
– Что ж, добро пожаловать в Фли.
Зажав под мышкой саквояж, человек с зонтиком достал из кармана пальто портсигар, а из портсигара – папиретку. Спичка, шипя и хрипя, как простуженная змея, нехотя загорелась. Огонек высветил тонкий прямой нос, невеселую кривую усмешку и коварный лисий прищур.
Человек с зонтиком (к слову, его звали Герберт Мэйхью) выпустил изо рта облако желтого и одновременно с тем красного дыма, тяжко вздохнул и направился через пустырь, осторожно ступая по чему-то, что отдаленно напоминало брусчатку. Тропинка вела его прочь от фонаря, станции и трамвайных путей.
Что-то громыхнуло за спиной. Как будто кто-то швырнул камень на кованый навес на станции. Либо же туда что-то… приземлилось.
Мистер Мэйхью оглянулся, но ничего не смог рассмотреть через пелену дождя.
– Ленивые ливни в левом кармане дробят клоунский марш на барабане, – пробурчал себе под нос мистер Мэйхью, перешагивая на носочках полные воды выбоины и подтягивая пальцами штанину, что сделать было не так уж и просто, сжимая в руке саквояж. – Липкие ливни потирают радостно лапки. Ливни-слизни забираются в тапки…
До следующей кочки, проглядывающей из лужи, было не дотянуться, а мочить ноги ой как не хотелось, и мистер Мэйхью, чуть присев, выпрыгнул вперед высвобожденной пружиной. Пролетев на зонтике несколько футов, он приземлился аккурат на кочку.
Довольно улыбнулся.
Недовольно поморщился.
Кочка просела под ним и ушла в лужу, затягивая с собой и мистера Мэйхью по самую его щиколотку.
– Проклятье! – мистер Мэйхью выскочил из лужи. – Теперь и за неделю туфли не просушишь! Где же выход из этого промозглого мешка?! Где же эти хваленые «дыры»?!
Он огляделся по сторонам. Слева был лишь ливень. Спереди – по-прежнему лило, как из ведра. Справа – еще немного ливня. Сзади – «Ливень заказывали?!» Нет, так дело не пойдет…
Мистер Мэйхью достал из саквояжа небольшой фонарь и зажег от папиретки фитиль. Захлопнув дверцу, он поднял фонарь над головой. После чего пробормотал: «Ну, да…» – и, хладнокровно сложив зонтик, сорвался с места с такой скоростью, какой позавидовала бы и лисица с подпаленным хвостом. Отброшенный в сторону фонарь с шипением погас, утонув в луже.
Что же произошло? Что заставило мистера Мэйхью броситься бежать?
Дело в том, что он увидел, когда зажег фонарь, – в том, что раньше скрывалось в дожде и ночной тьме. Несколько здоровенных черных комков с шестью ногами каждый подбирались к нему, прижимаясь к земле… Но когда их заметили, таиться и красться больше не имело смысла.
Блохи пустились в погоню в тот же миг, как мистер Мэйхью бросился бежать. Отталкиваясь задней парой ног от земли, одна за другой твари попрыгали следом.
Мистер Мэйхью несся прямо через пустырь, не разбирая дороги, поскальзываясь, спотыкаясь на кочках и утопая в заполненных грязной водой
