дверцу, кучер тряхнул вожжами, и они неспешно тронулись вперед вслед за парадной королевской каретой, которая уже выезжала из ворот дворца. Бекки хотелось повертеть головой, чтобы рассмотреть собравшуюся толпу, но это было совершенно невозможно: граф представлял ее сидящему напротив старому господину – какому-то герцогу, чье имя она не уловила. Понимая, что сделать реверанс сидя ей не удастся, но чувствуя, что какое-то телодвижение необходимо, она как-то нелепо дернулась, в ответ господин приподнял шляпу. Они медленно ехали за королевской каретой, еще два экипажа с придворными следовали позади. Отряд гусаров или уланов внезапно вылетел откуда-то и поскакал рядом; кони всхрапывали и позванивали сбруей, а всадники, чрезвычайно гордые собой, искоса посматривали на Аделаиду из-под своих мохнатых черных шапок.
Со всех сторон доносились приветствия, окна дрожали от криков «ура», перепуганные голуби взмывали в воздух, и тысячи флагов развевались на всех стенах и балконах. От дворца до собора было совсем недалеко, но их путь занял добрых полчаса: они проехали по Чешскому бульвару, под Аркой Памяти Погибших, через Стралицкий парк, вдоль озера Лилий и мимо павильона-грота, построенного в 1765 году королем Михаэлем для своей невесты-лебедя.
Вдоль всего маршрута горожане и туристы махали им шляпами и флажками, полицейские застывали неподвижно на краю тротуаров, отдавая честь. Здесь и там Бекки замечала в толпе энергичных молодых людей, у которых на плече мелькало что-то желто-зеленое – так, по крайней мере, ей казалось.
Джим незаметно проскользнул до конца западной галереи и осторожно заглянул за угол – туда, где начинались салон и банкетный зал. В дальнем его конце находилась паровая комната, в которой подогревали тарелки для обеда, за ней – проход, ведущий на кухню. Но как добраться до конца банкетного зала, чтобы никто не заметил? Слуги то и дело входили и выходили, расставляя и выравнивая стулья, вазы с цветами и бокалы…
Позади раздались голоса. Выхода не было; он согнулся, одним махом пересек салон и влетел в банкетный зал – слава богу, он был пуст! – но уже через секунду послышалось звяканье посуды, кто-то выходил из сервировочной, и Джиму ничего другого не осталось, как нырнуть под стол.
Свисавшая скатерть не доходила до пола, но при соблюдении осторожности можно было не только остаться незамеченным, но и пробраться до другого конца стола – застеленный коврами пол не скрипнет. Какой длинный стол! Метров двадцать, не меньше; к тому же он держался на массивных ножках с идущими от центра гнутыми отростками, похожими на корни дуба, через эти «корни» приходилось перелезать.
Итак, Джим пустился в путь. Это заняло у него намного больше времени, чем он надеялся, потому что, когда он был еще на полпути, зал неожиданно заполнился целым взводом официантов, принявшихся с геометрической точностью раскладывать по столам ножи, вилки и ложки. Белые чулки и черные туфли с пряжками, которые он мог видеть из-под стола, медленно передвигались от одного прибора к другому. Он слышал легкое постукивание столового серебра и тихий шелест голосов, которые разом умолкли, когда в зал вошел мажордом (в темных брюках), сделал несколько критических замечаний и двинулся дальше.
Тут вновь настала тишина, и все ноги и туфли обратились в сторону дверей, через которые Джим вошел в банкетный зал. В конце стола показались ноги в бордовых брюках с черными лампасами – цвета дворцовой гвардии.
– Не видали здесь секретаря его величества? Англичанина Тейлора?
– Нет, сержант, – отвечал мажордом.
– Если увидите, немедленно поднимайте тревогу, вы поняли?
– Тревогу? Но почему?
– Дело наипервейшей важности. Возможно, существует заговор против короля.
– И англичанин каким-то образом…
– Вот именно. Так что глядите в оба! Капрал, отправляйтесь и проверьте бальный зал, а я – наверх, в картинную галерею.
Они вышли. Джим выругался про себя. Дело обстояло хуже, чем он думал. Значит, когда удар будет нанесен – а в этом Джим уже не сомневался, – они спихнут вину на него. Тем важнее было выбраться отсюда, и как можно скорее… Сколько они еще здесь будут возиться, эти олухи?
Оказалось, почти полчаса. К тому времени, когда последняя ложка была положена на предназначенное ей место, последний стул подвинут точно по линейке и последняя пылинка удалена с последнего бокала, Джим готов был рыдать от бессильной ярости.
Но все когда-нибудь кончается, и вот уже последний официант покинул банкетный зал. Джим досчитал до ста, выполз из-под стола и бросился в сервировочную. Слуга со стопкой тарелок в руках так и застыл с открытым ртом, когда Джим прошмыгнул мимо него, ловко свернул за угол и с размаху влетел в кухню. Здесь бегала и суетилась целая орава поваров и поварят, нарезая мясо и шинкуя овощи для королевского стола. Он промчался мимо них, выскочил в мощеный дворик и оглянулся, соображая, как быть дальше. Позади уже раздался крик, послышался топот бегущих ног… Медлить было нельзя. Джим подбежал к стене, вскочил на бочку и, подтянувшись, перевалился на другую сторону, в конюшенный двор.
Должна же когда-нибудь привалить удача, подумал он, и вот – удача явилась в образе великолепной гнедой кобылы, оседланной для драгунского полковника, который как раз отчитывал конюха в углу двора. Джим был не очень-то накоротке с лошадьми, но он знал, как трогать их с места и как останавливать, и даже примерно соображал, что делать в промежутке, чтобы удержаться. Не долго думая, он вскочил в седло, нашарил ногами стремена, схватил поводья, и, прежде чем полковник успел охнуть и схватиться за саблю, он уже вылетел из конюшни и помчался по гравийной дорожке к воротам.
Район, окружающий дворец, уже опустел, коронационный поезд проехал, но чем ближе Джим подъезжал к центру города, тем чаще ему приходилось притормаживать, и в конце концов он увяз в толпе и был вынужден спешиться. Он оставил кобылу на попечение какого-то зеваки, пообещав заплатить ему двадцать крон, если найдет его на том же месте после полудня, втайне предполагая, что тот предпочтет продать лошадь за пятьдесят в течение ближайшего получаса и исчезнуть. Ну и бог с ним!
Он бросился дальше – пешком, бегом, лавируя в толпе, стремительным зигзагом обходя неповоротливых пешеходов, срезая углы и прыгая через ступеньки, стремясь как можно быстрее достигнуть собора, чтобы предотвратить… что именно? Он не знал, хотя догадывался, и это заставляло его мчаться сломя голову, чтобы не опоздать.
Когда процессия свернула наконец на площадь Святого Стефана, примыкавшую к кафедральному собору, Бекки была ошеломлена огромностью собравшейся там толпы, энтузиазмом приветствий, но более всего – красотой самого зрелища в это сверкающее летнее утро. Старинные дома с барочными крышами и причудливыми каменными подоконниками сверкали охрой, золотом и густым кремовым цветом. Люди махали с балконов и с
