суток в лесу предостаточно. Не скажу, что прямо уж все поджилки тряслись, это неправда, но на огонек, который столь опрометчиво запалила у старого дуба Воронецкая, я ломанул так, что чуть ноги не поломал.
А сейчас? Чихать я хотел на все эти мелочи. Лес и лес, ничем он от дневного не отличается, разве что только запнуться о корень проще. Что до страстей-мордастей, так за них тут отвечает лесовик, и без его ведома меня никто тронуть не посмеет. Разве что только я сам медведю пендаля отвешу, но это вряд ли, поскольку и мне это ни к чему, и взяться ему здесь неоткуда, в такой близости от столицы. В этом лесу из живности, небось, только зайцы да белки есть. Ну, может, пара облезлых лисиц, да и то не факт.
А еще в этом лесу оказались на редкость покладистые и дружелюбные клады, которые, как выяснилось, даже уламывать сдаться не надо. Я-то ожидал того, что наследство Нежданы станет меня стращать, гнать взашей или чего похуже устраивать, ан нет, все вышло наоборот. Оно невероятно обрадовалось моему приходу и чуть не оглушило воплями, требуя, чтобы его немедленно освободили из многолетнего заточения.
— Я здесь, мой дорогой друг, — гомонил клад. — Видишь сияние? Это я и есть! Прошу прощения за то, что придется изрядно поработать лопатой, но ничего не поделаешь, тот, кто отдал меня земле, был не ленив и бережлив. Умоляю тебя, не тяни. Я ужасно устал за эти годы, а глупые искатели сокровищ, время от времени появляющиеся здесь, так и не смогли меня найти. Один совсем рядом бродил — и впустую!
Стоп. Что-то тут не так. Вернее, тут все не так. Не совпадают изначальная информация и то, что мелет этот болтун.
— Слушай, а тебя кто в землю определил? — перестав подрубать лопатой травяной наст у корней высоченного старого вяза, поинтересовался у клада я. — И когда?
— О, мой бывший владелец был особой непростой! — взвизгнул клад. — Он служил самому императору, величайшему из людей, когда-либо рожденных на свет. Правда, сюда меня положил не он сам, а один из его подручных, но это ничего не меняет. Я запомнил тепло рук своего истинного владельца, его дыхание и даже его кровь. Когда он укладывал меня в сундук, то порезал палец об острый край аграфа.
В высшей степени неосторожно поступил неведомый мне кладоносец, теперь-то я это отлично понимаю. Кровь — одна из вещей, которая в ночном мире всегда имеет значение.
— А звали его… — клад выдержал паузу. — Антуан Жан Огюст Анри Дюронель! Вот как! Я все запомнил!
Ясно. Конкретно это имя мне ничего не говорило, тем более что я вообще никогда особо не интересовался наполеоновскими войнами, а речь, несомненно, шла именно о том времени. Нет, имена основных маршалов Наполеона я, разумеется, еще с институтской поры помнил: Мюрат, Бертье, Бессьер и так далее. Но этого… Впрочем, вру, что-то такое в памяти заворошилось. Не его ли Наполеон начальником московского гарнизона назначил? Тогда неудивительно, что товарищ хорошо прибарахлился. Уж этот-то наверняка не по захолустным замоскворецким домам шарился, как прочие доблестные вояки непобедимой французской армии, он, поди, дворянские городские усадьбы на гоп-стоп ставил, те, что близ Кремля стояли. Вон, аграф в разговоре был помянут, это тебе не подсвечник и не средней паршивости шубейка из кролика.
— А наследуешь ему ты, Хранитель, — тараторил тем временем клад. — Ведь он за мной так и не вернулся. Так что отдаюсь в твои руки, бери и владей. Только выкопай меня скорее!
Вот тоже интересно. Его хозяин — француз. Закапывал тоже француз. Драгоценности, по сути, национальности вообще не имеют, что подтверждает мой приобретенный опыт. Неважно, в какой стране она сработана, важно, где обитает в данный момент.
Чего ж этот трепач тогда со мной по-русски говорит?
— Ну же! — проныл клад. — Очень на волю хочу! Пожа-а-а-а-а-алуйста!
И вот что мне с ним делать? Оставить? Не ровен час, этот балабол обиду на меня затаит, клады все такие, даже если внешне выглядят покладистыми и безобидными. Да и когда я еще сюда вернусь? Ну а если выкопаю, что после с ним делать? В машину Марфы грузить со словами «тут подвернулось по дороге сокровище времен двенадцатого года, прихватил вот»? Ничего глупее представить невозможно.
— Хранитель, если не дашь мне свободу, начну людей губить! — пообещал клад, а в светлом сиянии, неярко бившем из-под земли, появились легкие багровые нотки. — Тут много кто шастает, и по грибы, и по нужде любовной, так я изводить их стану!
Ну, а я что говорил? Вот ведь, все-таки придется его выкапывать, хоть и неохота. Не дай бог кого и вправду погубит. Мне новых грехов на совести не надо, там старых хватает.
— Слушай, а ты тут, в этом леске, один такой, или еще кто обитает из кладов? — работая лопатой, поинтересовался я. — Или у вас не принято общаться друг с другом?
— Не принято, — подтвердил клад. — Да и как? У нас ног нет, друг к дружке в гости не сходишь. Каждому свое место и срок отведены, как положили, так и лежи, жди урочного часа.
— Резонно. — Я вытер пот, выступивший на лбу. Ох, не просифонило бы меня по ночному холодку.
— Но я все равно все про всех знаю — протараторил клад, как видно, испугавшись того, что на этом разговор и закончится. Он вообще оказался изрядным болтуном, сразу видно, что в каком-то смысле француз. — В этом лесу еще двое таких, как я. Ну, не совсем как я… Точнее, совсем не как я. Мы разные тут собрались. Я веселый и добрый, со мной хорошо. А вот на южной опушке лежит старый клад, он мрачный и злой, ты к нему лучше не суйся. Его зарыли давным-давно, он всех человеков ненавидит. Двоих недавно в болото завел, есть тут такое в середине леса. Маленькое, но вязкое и глубокое. Золотым блеском этих дурачков заманил и утопил. Ему даже местный владыка не указ, плевать он на него хотел, вот как!
Над нами ухнул филин, тихонько зашуршали кусты, а следом за тем послышались легкие, почти невесомые шаги.
— Мое почтение, лесной хозяин. — Я воткнул лопату в землю, повернулся и отвесил поклон сухенькому бородатому старичку, одетому в потертую ватную фуфайку. — Прости, что без даров, так уж получилось.
— И тебе здравствовать, Хозяин кладов, — чуть подшамкивая, отозвался лесовик. — А что до даров — пустое. Ты меня сильнее порадуешь, если этого пустомелю отсюда куда подальше спровадишь. Так уж он мне
