ручками, хрустальная чернильница с черными и красными чернилами, промокательная бумага, графин с водой, стакан и пепельница.
За каждым из главных стульев стоял стул поменьше и попроще – для помощника или секретаря. За троном Аделаиды, конечно, стоял стул для Бекки, чуть позади и справа.
Пока дипломаты собирались в приемной, пока их секретари деловито сжимали в руках пачки бумаг, папки с документами и тома всевозможной юридической литературы, королева Аделаида стояла в своей гостиной выше этажом и внимательно разглядывала себя в зеркале, которое держала перед ней горничная.
– Недурно! – удовлетворенно сказала она. – Все так и вытаращат глаза. Засунь-ка эту прядь мне за ухо… да не так, легче. Бекки! Хватит зевать! Это уже третий раз за две минуты. Весь этот народец собрался сюда не для того, чтобы изучать твои миндалины. Ты что, не спала всю ночь? Ну и вид у тебя! Нечего валять дурака, когда предстоят важные дела. Который час? Сколько уже они нас ждут? Ну, пусть еще минутку помаются. Опоздать на пять минут – законная привилегия королей. Опоздать на четыре – спешка, на шесть – промедление. Мне не хочется уморить их сегодня. Я собираюсь заставить этих бюргеров попрыгать; спорим, что у меня выйдет. Ну все, Мари-Элен, хватит суетиться, дуреха, иди открывай дверь. Где граф? А, вот и он…
Нахмурив лоб, чтобы подавить очередной зевок, Бекки пошла вслед за Аделаидой. Она не выспалась как следует: ее сны были заполнены видениями темноволосой женщины с ножом, в плаще и с пятном вместо лица, карабкающейся по каменной стене дворца к раскрытому окну, но было ли это ее окно или окно Аделаиды, Бекки не знала. В результате у нее болела голова и глаза покраснели от бессонницы. Что ж, ей придется собраться с силами во что бы то ни стало, если она хочет помочь Аделаиде в этих переговорах. Ведь именно для этого, по ее словам, она и стала королевой. Ничего важнее она никогда не делала в своей жизни.
Ее величество выглядела чуть-чуть побледневшей, но спокойной и очаровательной. Только сжатые губы и незаметное движение пальцев, как будто посыпающих солью кушанье, выдавали ее напряжение, когда лакеи раскланялись перед ней и распахнули двойные двери, ведущие в зал заседаний.
«Что ж, если она перестанет быть королевой, она сможет вполне прилично зарабатывать на сцене», – подумала Бекки, наблюдая, как тридцать пар глаз повернулись навстречу им и застыли в изумлении.
Аделаида прошла к своему месту и заговорила. Она сама написала речь, мучительно, слово за словом, а Бекки перевела и тщательно отрепетировала ее с Аделаидой. Теперь учительница с гордостью наблюдала за ученицей, пока звонкий голос произносил слова на безупречном немецком, тоном, прекрасно подходящим для размеров этой комнаты и торжественности мероприятия.
– С добрым утром, господа. Добро пожаловать в зал заседаний королевского дворца. Сначала мне казалось, что мы могли бы провести эти переговоры в Большом зале нашего древнего замка, где Вальтер фон Эштен подписал договор тысяча двести пятьдесят четвертого года, гарантировавший свободу Рацкавии. Но потом я решила, что замки больше подходят для военных времен, дворцы же – для мирных. Ныне Рацкавии не угрожает опасность, как это было в то время; наша маленькая страна прочно утверждена между соседями, она пребывает в мире и спокойствии.
Здесь Аделаида сделала небольшую паузу с выжидательной полуулыбкой на устах; по залу пошел шепоток согласия, шарканье ног, несколько людей учтиво закивали. И кто бы мог не согласиться со словами королевы, высказанными так невинно? Этого было как раз достаточно, чтобы установилась атмосфера согласия, благожелательности и даже сдержанного юмора.
Бекки приступила к работе и вскоре забыла о боли в голове и одеревеневших от напряжения плечах, упоенная ощущением, что вот сейчас прямо на ее глазах делается история.
В кафе «Флорестан» тем временем компания будущих юристов пыталась встряхнуть все свои знания о городе. Парацельс… Что бы это могло значить?
– Парацельсштрассе? – предположил кто-то.
– А что, разве такое есть?
– Ты, наверное, думаешь об Агриппаштрассе, рядом с замком!
– Тот алхимик и этот… Может быть, Парацельсгартен, вот что она имела в виду?
– Он называется не Парацельсгартен, а Парасольгартен! Это рядом с Театром марионеток!
– Ах да, так и есть. А вот еще Парадизгартен. Может быть, это оно?
– Ради бога, думай только о Парацельсе. Парацельсплатц? Есть тут Парацельсплатц?
– Это шифр. Я думаю, она намекала на золото – через алхимию. Мне кажется, она имела в виду Голднергассе.
– А еще есть портрет Парацельса где-то. Я уверен, что видел его. В музее…
Джим посмотрел на Карла.
– Уфф! – сказал студент, вертя головой. – Давайте лучше поищем. Каждый возьмет себе по участку города и тщательно его исследует. И если что найдет, сразу доложит. Антон, ты останешься здесь и будешь записывать, где кто находится и что кто обнаружил…
Итак, поиски Парацельса начались.
Аделаида играла в управление государством со всей изобретательностью и страстью, которые она проявляла в других играх, и Бекки начала понимать, что королева готовилась к этой игре с каждым броском костей, каждым движением шахматной фигуры. По мере того как проходило утро и позиции сторон все более прояснялись, Бекки, сидя рядом с ней в самом центре этого действа, наблюдала за ее ходами с возрастающим восхищением.
В полдень министр торговли Германии стал настаивать на внушительной скидке на цену рацкавийского никеля, чтобы компенсировать Германии убытки, которые страна потерпела, не будучи способной покупать этот самый никель столь долгое время. Аделаида объявила перерыв, и, пока остальные делегаты прогуливались по террасе и курили сигары, дискутируя, она одарила немецкого министра томным взглядом и пригласила его посмотреть на последнюю в этом году розу. Не в силах отказаться, он пошел, и Бекки, переводя их слова и потому следуя за ними в двух шагах, наблюдала их как бы со стороны и слышала всю беседу. Аделаида бросила взор на дипломата и завела пламенную речь о том, какую глубокую страсть и почитание испытывала Рацкавия по отношению к Германии и как мистическая связь родства соединила два народа в духовный союз, который был намного выше любых коммерческих требований. Не прошло и пяти минут, как несчастный был уже почти уверен в том, что, во-первых, Аделаида в него по уши влюблена, во-вторых, что он слишком благороден, чтобы воспользоваться этим, в-третьих, что предложение помощи с его стороны сохранится в ее сердце навсегда; и когда возобновились переговоры, объем скидки каким-то образом уменьшился даже против того, что предлагался немцами вначале.
Потом возникла трудность со стороны австрийцев. Их главный представитель настаивал на том, чтобы Рацкавия увеличила объем никеля, продаваемого Австрии, с двухсот до трехсот пятидесяти тонн в год. Бекки увидела, как рассвирепели немцы, но тут же был объявлен перерыв на
