на побывку что ли?
— Да, в городе жара стоит, вот я и решила, что в деревне сейчас лучше, да и домового проведать надо.
— Это ты молодец. Давай, проходи в дом, а то и в самом деле — жарища.
У Агафьи в доме все было по-прежнему, с тех пор как я у нее была в прошлый раз. Гостинцы она приняла с радостью, начала меня потчевать окрошкой. Я конечно была уже сыта, да отказываться было неудобно. А окрошка очень вкусная была.
— Баба Агафья, а можно вас кое о чем спросить?
— Спрашивай, я уж вижу, что тебе не терпится что-то узнать, — усмехнулась Агафья.
— Мне тут домовой мой поведал о неприятностях в Большом Логе.
— Это про мужиков что ли повешенных?
— О них.
— Да, есть такая проблема, но как ее решить пока не знает никто.
— А вы что думаете?
— Думаю, что правы старики — проклятием там попахивает. Старая история.
— Расскажете?
— Расскажу. Пойдем на воздух — в тенечке посидим.
— А пойдемте к нам. Я на веранде стол накрою, самовар Пантелеймон Гаврилович поставит.
— Ну пойдем.
На веранде тут же был установлен стол, накрытый красивой льняной скатертью — домовой достал из своих закромов, видать Марфы. Самовар уютно пыхтел, по саду летали пчелы и бабочки. Вместо заварки Пантелеймон Гаврилович собрал смородиновый и малиновый лист, добавил немного мяты и мелисы — чай получился отменный. Мирон фыркал от удовольствия, Агафья посмеивалась, глядя на него. После двух бокалов чая Агафья начала свой рассказ.
— Раньше Большой Лог большой деревней был, богатой, места там красивые. Решил там поселиться купец один, Фрол Захарьев, видала, наверное, большой дом на пригорке?
— Видела, — подтвердила я.
— Вот с этим домом и связана одна нехорошая история. Началась она еще до революции. В больших-то городах уже неспокойно было, а в деревнях тихо, вот и потянулись люди в такие места, кто добро свое спасать, кто семьи. Приехал этот купец в Большой Лог, на постой встал к мельнику Архипу Зотову и начал выбирать место для строительства дома. Сразу ему понравилось это место на пригорке, стройка началась незамедлительно, рабочих из города нанял, жили они при стройке, пока лето было, а зимой на постой просились. У мельника того дочка была, красавица Настасья, она-то и приглянулась Фролу. Решил он незамедлительно посвататься, сам Фрол вдовец был, сыновья взрослые, у них свои семьи. А чего ему здоровому мужику бобылем жить? Но отказала ему Настасья, так как жених у нее был, небогатый парень, но работящий из местных. Все у них ладно было, а тут Фрол. Уперся он рогом, хочу Настасью в жены и все тут, мельник только руками развел — не буду, говорит, неволить единственную любимую дочь. Фрол отказов не принимал — суровый мужик был. Все-равно будет по-моему, — пригрозил он Настасье. — Или моей будешь, или ничьей. Архип уж как только не уговаривал дочь свою, а Настасья припугнула отца, что если выдаст ее за Фрола, то она повесится, он и отступился. Потом Фрола стал уговаривать, даже откупиться пробовал, но тот тоже на своем стоял.
— Да у вас тут мексиканские страсти бушевали, — удивлялась я истории Агафьи.
— А что же мы хуже мексиканцев что ли? — возмутился Пантелеймон Гаврилович, потягивая чай из блюдца.
— А что дальше было? — проявил интерес Мирон.
— А ничего хорошего. Дом рос на глазах, Настасья замуж за Фрола идти отказывалась. А в один день пропала она, как в воду канула. Уж и лес прочесали всей деревней и в речку ныряли — нигде ее не было. Архип к Фролу с вилами пошел — худое задумал, насилу их разняли. А Настасью так и не нашли. Погоревали родители, да что тут поделаешь-то? Фрол дом свой достроил, а через год женился на дочери местного печника, Матрена красавицей не была, но зато не строптива и хозяйственна. Жили они богато, но Матрена Фролом часто бита бывала, но что тут скажешь — бьет, значит любит, так и мыкались. А Фрол как выпьет, в зверя превращался и часто Матрену Настасьей величал. Детей им бог не дал — из-за того, что Фрол рукоприкладством занимался, у Матрены выкидыш за выкидышем были. А через десять лет он опять овдовел, у Матрены срок большой был, а пьяный Фрол ее с лестницы спустил, умирала она тяжело, а через три дня преставилась. Сам Фрол в запой страшный ушел, да через месяц и нашли его повешенным в собственном сарае, видать, черти забрали.
— А как же Настасья? Так и не нашлась? — ужаснулась я.
— Куда там. Правда позже вскрылась.
— Какая? — вытаращив глаза, прошептал Мирон.
Как-то раз в городе ярмарка была, мужики местные подались туда товары свои продать. Удачно все продали, да и решили выпить немного в местном трактире, отметить удачную торговлю. Сидят, выпивают, общаются, а за соседним столом увидели рабочего, который дом купцу Захарьеву строил в Большом Логе. Он уж в сильном подпитии был и рассказал мужикам историю про то, как они этот дом строили. Дом хороший получился, на века, и стоять ему вечно, потому как охраняет его невинная жертва. В один день Фрол, будучи пьян, приволок на стройку девицу местную, она, знамо дело, сопротивлялась как могла, да куда там, с Фролом-то справиться! Все спрашивал ее пойдет ли она за него замуж, а она сказала, что лучше умрет, чем под венец с ним пойдет. Ну он и сказал ей, что будь, мол, по-твоему, ударил ее наотмашь так, что девка сознание потеряла, притащил ее нам и велел замуровать в стену живьем. Мы думали, что он шутит так нехорошо, но это оказалась не шутка и сам начал ее кирпичами закладывать. К утру все кончено было. Фрол нас в город отпустил на несколько дней, чтоб мы, наверное, не разболтали чего, а когда вернулись, продолжили строительство. Мужики наши аж протрезвели от услышанного, скрутили этого болтуна и с собой в Большой Лог повезли. Он отпираться не стал, как протрезвел, все подтвердил и сказал, что укажет место, где девицу замуровали. Но проверить наверняка не получилось — в доме тогда старший сын Захарьева жил и рушить дом не дал. Местные напирать особо не стали, так как Фрола в живых не было, да и родителей Настасьи тоже — мать еще тогда удар хватил, а отец из деревни уехал, да сгинул где-то. А дом с тех пор проклятым считают.
— А почему тогда только сейчас мужики вешаться стали? — поинтересовалась я.
— Так кто ж его знает?
