Может потому, что внуки Фрола в город уехали и дом брошенный остался, а недавно вот объявились родственники. Дом отремонтировали и месяц назад свадьбу там сыграли, шумную да веселую. А через неделю жених и повесился в том же сарае, где его прадед Фрол. А там и другие смерти подоспели, вот люди и судачат, вспоминая старую историю.
— Что же теперь с этим делать?
— Тут без ведьмы не обойтись — проклятие снимать надо, а Настасью из стены доставать необходимо да захоронить по-христиански, чтобы батюшка сорок служб отстоял вместе со всей деревней, может, что и выйдет.
— А как же вы с Марфой сумели покойника упокоить, которого Полозовы невесты к перекрестку приставили?
— Так, то была пакость мелкая от них ради наживы, а тут другое — тут старое проклятье, тут сила большая нужна, чтоб с этим справиться.
— А почему тогда вы местных жителей к Полозовым невестам отправили?
— Так они по сути тоже ведьмы, только Полозу служат, да обличье змеи принимать могут.
— А они справятся с этим проклятьем?
— Это у них узнавать нужно, но бабы их дом стороной обходят, боятся еще большую беду на себя навлечь.
— А вы к ним не обращались?
— Просила за баб, но Маринка только зубы скалит, я ведь им не соперница, а вот у тебя может получиться — Варвара-то тебе кусочек своей силы подарила, с тобой они осторожничать будут, может и не откажут. Но тут главное не продешевить, они ведь задаром ничего делать не будут.
Так за разговорами мы засиделись допоздна, на небе показались первые звезды, Пантелеймон Гаврилович не один самовар запалил. В траве затрещали цикады, зашуршала ночная живность, ночь вступала в свои законные права. Агафья пошла укладываться спать, поскольку в деревне встают рано и до жары нужно успеть кучу дел переделать. А мне не спалось — не шла из головы эта история с Захарьевым домом.
— Пантелеймон Гаврилович, а ты что думаешь обо всем этом?
— А что тут думать — права Агафья, ведьму надо искать.
— А без нее никак?
— А кто ж проклятье-то снимет? Тут ведь аккуратно надо, ведьмы знают, как его от себя отвести, а тебе такое неведомо, даже не думай, — строго предупредил домовой.
Да, проклятия мне не по зубам, но проведать этот дом уж больно интересно. С этими мыслями я и уснула и всю ночь мне снилась Настасья, которая проклинала весь свет из своей тюрьмы. Проснулась я с криком первых петухов, за окном забрезжил рассвет. Я вспомнила свой сон про Настасью и сразу вскочила с кровати.
— Мирон, просыпайся, поехали в Большой Лог.
— Зачем это? — сонно спросил он меня.
— Ты еще условия мне ставить начни! Раз говорю, значит надо!
С Мирона весь сон слетел, и он тут же начал собираться. До соседней деревни было рукой подать, через пятнадцать минут мы уже подъезжали к заброшенной старой мельнице — я решила там оставить машину, чтобы не привлекать лишнее внимание. До Захарьева дома мы пошли пешком, деревня еще спала, но совсем немного и местных жителей поднимут их повседневные дела.
Дом был окружен высоким забором, но калитка была не заперта, и мы беспрепятственно попали на проклятую территорию. Я решила обойти дом кругом, прислушиваясь к каждому шороху. Где же тебя замуровали? Я прислонила ладонь к кирпичной кладке и пошла вдоль стен. Тишина была мертвая — Настасья не отзывалась.
— Мирон, у тебя есть какие-нибудь мысли? — с надеждой спросила я своего спутника.
— Нужно вещь раздобыть, что покойнице дорога была, может она и откликнется.
— Где ж ее взять?
— А может на мельнице чего найдем?
— Это мысль, пойдем.
Мы заспешили к старой мельнице, там тоже все было тихо. Только шум реки, на которой она стоит. Было видно, что мельница давно не в ходу — цивилизация загубила этот род деятельности. Хлеб теперь привозят в деревню из районного центра, колесо остановлено и жизнь замерла навсегда в этом уголке деревни.
Мы начали поиски сами не зная чего. От этого места веяло холодом и тревогой. Мы с Мироном облазили всю мельницу, заглянули в каждый уголок — ничего, что могло бы принадлежать дочери мельника мы не нашли. Мирон гремел какими-то вещами, усердно продолжая поиски, а я вышла на улицу осмотреться, присела на лавочку.
— Потеряла чего, Хозяюшка? — услышала я вкрадчивый голос.
Я стала всматриваться под колесо мельницы, откуда донесся голос. И тут я увидела старика с зеленоватым лицом, усыпанного бородавками, в волосах и бороде которого запутался ил со дна реки.
— Здравствуйте, вы здесь хозяин?
— Теперь да, хозяин. Прежний-то сгинул.
— А вы дочку его знали?
— Настасью-то? Как не знать, красивая девка была, жаль загубили.
— Вы что-то об этом знаете? — спросила я с легкой надеждой.
— Старая история, а тебе зачем?
— Любопытно просто, — слукавила я.
— А ищешь тут что?
— Мне бы вещь какую-нибудь, что Настасье принадлежала. Может, видели что-нибудь?
— Может и видел, — интригующе проскрипел он.
— Вы можете мне помочь?
— Какой мне прок от этого?
— Благодарность местных жителей, — наивно высказалась я.
Старик не удержался от смеха. Его смех смешивался с каким-то утробным бульканьем, а в стороне я услышала еще низкий женский смех, приглядевшись, увидела горбатую женскую особь небольшого роста с всклокоченными волосами. Она сидела на коряге чуть поодаль от старика, сливаясь с ландшафтом, и вычесывала свою косматую свалявшуюся гриву небольшим костяным гребнем. Под заливистый смех этой небольшой кампании на берегу появился Мирон, было видно, что он расстроен из-за того, что ничего не нашел.
— И твой лохматик тут, — подала голос женская фигура.
— Это не лохматик, а мой помощник, — возмутилась я.
Смех стал еще громче.
— Да кто он без тебя! Так, ноль без палочки, — не унимался старик.
— Я бы попросила не оскорблять его!
— Тьфу на тебя, — сказал старик и скрылся в водной глади.
— А ты чего сидишь и не идешь вслед за ним? — негодовала от подобного невежества, обращаясь к речной жительнице.
— Уйти всегда успею, а видеть таких дурочек редкая возможность бывает.
Моя собеседница переместилась на место старика ко мне поближе.
— А можно узнать, кто вы такие?
— А ты не поняла? — удивилась она.
— Я догадываюсь, но хотелось бы услышать от вас подтверждения, — более миролюбиво ответила я.
— Шишига я, а старик, что с тобой говорил — водяник, хозяин этого места и мой господин.
— А имя у вас есть? — поинтересовалась я.
— Так зови как хочешь, суть от этого не изменится, — усмехнулась Шишига, продолжая вычесывать свои космы.
— Красивый у вас гребень, — дружелюбно сказала я ей.
— Нравиться?
— Да.
