руль. Демонстративно накинула ремень безопасности, посмотрела в зеркало заднего вида, в боковое. И лишь после этого тронулась.
Ехала чинно и важно, строго по разметке, посредине полосы движения. Включить радио даже не пыталась.
— Вишь, как старается? — прошептал Вова, обернувшись ко мне.
Я неопределенно пожал плечами. Дескать, вижу, но пока это ничего не значит. Хотя на самом деле решение уже принял.
Надю, похоже, никогда прежде не наказывали всерьёз. Грозили, конечно, разного рода карами, но приводить эти кары в исполнение не спешили. И сейчас она едва ли не впервые в жизни поняла, что провинность может привести к результату, о котором придётся очень серьёзно пожалеть. Впервые в жизни избалованная княжна Барятинская столкнулась не с попустительством обожающих её Нины и деда, а с жёстким отказом потакать капризам.
Если бы на кону стояло что-то менее значимое для Нади, я бы настоял на своём. В ближайший месяц за руль сестра бы не села. Но твёрдость тем и отличается от жестокости, что твёрдость — разумна. Надя уже наказана достаточно. Я прочитал в её глазах настоящую панику. Огромный детский страх.
Лишиться моего автомобиля именно сейчас для сестры, похоже, и впрямь смерти подобно. В этом возрасте предпочтительнее сломать шею, прыгнув вниз головой с моста, чем терпеть насмешки так называемых подруг... Надя поняла, что я не шучу. Что я готов привести угрозу в исполнение. И, кажется, в кои веки осознала, что не всё и не всегда будет идти так, как хочется ей. Иногда для достижения цели приходится прилагать усилия. Чем она, собственно, сейчас и занималась.
— Как дела, сиятельство? — решил между тем завести светский разговор Вова.
Я мысленно усмехнулся. Как дела?.. Да, в общем-то, ничего особенного.
Узнал от Федота о странном заводе, умеющем работать в отсутствие рабочих. Обнаружил, что на территории Императорской Академии, буквально под носом у императора, действуют заговорщики, планирующие свержение верховной власти. Ночью, втайне проник в комнату малознакомой девушки. Произвёл там несанкционированный обыск. Изъял неизвестный современной науке прибор. Посредством этого прибора вынужден был выйти на связь неизвестно с кем... Ах, да. Ещё некто, также пожелавший остаться неизвестным, воткнул кинжал в «мою» спину. Но это, право, на фоне всего остального — сущая ерунда.
— Да нормально, — отозвался я. — Сам-то как?
Вова принялся увлеченно рассказывать, как.
Я слушал и понимал, что в этом пареньке не ошибся. Он действительно чудесным образом сочетал в себе и талант мастерового, и предпринимательскую жилку. На деньги, при моём посредничестве полученные от Юсупова, Вова приобрёл автомастерскую и сейчас весь свой молодой азарт и силы тратил на неё. Ну и ещё, судя по тому, что я наблюдаю, на мою сестру. Хотя об этом Вова почему-то не рассказывал.
Надя вела машину — так бережно и аккуратно, будто сдавала экзамен по вождению на тонком льду. Я слушал Вову, а вместе с тем пытался вспомнить, что меня насторожило в разговоре с Аделаидой. Даже не насторожило, а удивило, что ли... Подозрений у меня эта девушка не вызывала. И всё же было в ней что-то необычное.
Что? Я пытался вспомнить, но, как ни старался, не мог. Бессилие раздражало. Возможно, поэтому, возглас Нади:
— Сумасшедший какой-то! — я услышал раньше, чем увидел «сумасшедшего».
По встречной полосе, действительно на сумасшедшей скорости, летел грузовик. Грязный. Фары выключены — в темноте, на неосвещенном шоссе, — номеров не видно...
Хваленое чувство опасности Капитана Чейна взвыло в полный голос и встало на дыбы. А в следующую секунду грузовик резко свернул на встречку. Теперь он нёсся по нашей полосе. В том, что цель преследует единственную — лобовой удар с нами — сомнений уже не оставалось.
Шоссе — двухполосное, ширина обочин — курам на смех, а сразу за обочинами — тросовый отбойник. Вправо не уйти.
— Уходи влево! — заорал я Наде. — Быстро!!!
Сестренке надо отдать должное — при всех своих недостатках, она сумела не растеряться. На мой крик отреагировала мгновенно, ушла на встречную полосу.
— Что за... — мгновенно охрипшим голосом начал Вова.
Но договорить не успел.
Никто из нас уже ничего не успевал ни сказать, ни сделать. По встречке, куда выскочила Надя, в лоб нашей машине нёсся ещё один грузовик.
Надя пронзительно завизжала. Справедливости ради, сложно было её за это упрекнуть. Ситуация казалась безвыходной: нас подло зажали в тиски. Обочины узкие, а обе полосы движения заняты несущимися на полной скорости грузовиками с камикадзе-водителями за рулём.
За те секунды, что оставались до столкновения, я постарался выплеснуть в Щит всю энергию, которая во мне была.
Удар. И тяжёлая, выдавливающая душу волна, прошедшая по Щиту.
В глазах у меня потемнело. Кажется, теперь я знаю, что должна испытывать крепостная стена при прямом попадании снаряда... С этой мыслью я потерял сознание.
...
Очнулся лежащим на асфальте. Вова и Надя вытащили меня из машины. Надя держала мою голову на коленях.
— Костя, — всхлипывала сестра, — Костя, очнись! Пожалуйста, очнись!
— Пожалуйста, — осознав, что снова могу говорить, прохрипел я.
Сестра издала странный звук — то ли визг, то ли писк, исполненный облегчения. С причитаниями бросилась меня целовать.
— Вова! Иди сюда! Костя очнулся!
Я осторожно выбрался из Надиных объятий и окинул взглядом поле боя.
Первого грузовика не видно. Тот грузовик, что мы увидели вторым, ожидаемо — морда всмятку, лежит поперек дороги. Наша машина — метрах в пяти от него, на первый взгляд, цела. Надя жива и здорова. Вова...
— Ты как? — крикнул Вове я.
Он сидел на корточках рядом с чем-то, напоминающим изломанную ростовую куклу. Водителя грузовика крепко приложило об асфальт.
Щит я выставил так, чтобы защитить свою машину. При столкновении удар пришёлся по нижней части грузовика. Водитель, судя по всему, вылетел из кабины через лобовое стекло. Шансов уцелеть в таких условиях — примерно ноль.
— Да я-то цел, — со странной интонацией проговорил Вова. — А вот этот... Ты можешь подойти?
Я поднялся. Догадывался, что подходить мне особо незачем — на трупы не насмотрелся, что ли? — но, раз уж Вова зовёт...
И тут чувство опасности взвыло вновь.
Я резко обернулся. И увидел вдалеке знакомый грузовик.
Шоссе, по которому удобно было срезать путь от Академии до Барятино (дед всё ещё продолжал упорно сидеть в имении, хоть и обещал каждый день, что вот-вот уедет) было, мягко говоря,
