Довольно симпатичный. Плечистый и подтянутый, но без перебора. И на бандита совсем не похож — нет грубости и скрытой агрессии. Окинул взглядом комнату, задержал взгляд на мне и вопросительно повернулся к Писецкому. Тот торопливо пояснил:
— Вовик, это Кристина Стригова, наша соседка снизу и мой ангел-хранитель! Помнишь Юдифь Георгиевну? Это ее внучка. Помогает мне, пока мама в больнице. Без нее я бы тут совсем пропал!.. Криста, познакомься, это мой сын, Владимир.
Вот как?!. Я была еще в школе, когда краем уха услышала, что единственный сын Писецких толи умер, толи уехал, толи под машину попал… Аннушка тогда еще, захлебываясь от восторга, рассказывала, что к нему бандиты приезжали и в подворотне разговаривали, угрожали. А он, значит, просто уехал и спрятался. Надо будет бабушке рассказать… только обязательно на итальянском.
Поздоровалась, расставила последние приборы и водрузила посреди стола пирог. Мужчины сели за стол, а я попрощалась и ушла домой. Дома вывалила бабушке новости. Она покивала:
— Алевтина говорила что-то об этом. Впрочем, жив, и ладно.
— Надеюсь, пирог им понравится.
— Даже не сомневайся. Ладно, что у тебя с латынью?
— Хорошо с латынью. Уже выучила то, что ты дала.
— Тогда садись, вот тебе ксероксы старинных рукописей, потренируйся в чтении и переводе.
— Угу…
Уселась в свое любимое кресло и занялась делом. Вечером почистила дареного сига и запекла в фольге с лимоном, имбирем и зеленью. На вопрос любопытной Люськи, откуда такая царская рыба, сдержано сообщила, что бабушке кто-то подарил. Кто — я не в курсе, да и не интересно мне это. Хочет — пусть у бабушки сама спрашивает. Бабушку Люся побаивается, поэтому оставила нас с сигом в покое. Дима принюхался. Мечтательно вздохнул, но приставать не стал. Ну, хоть он и неплохо уже управляется с готовкой, до рыбных блюд мы пока не дошли. А кстати!.. Отличная идея, надо будет внести в план занятий.
Незаметно наступила середина августа. Я все также училась и учила. А еще — продолжила помогать Писецким, потому что после серьезной операции Алевтина Платоновна еле двигается. К ней каждый день ходит медсестра, делает капельницы и уколы, а я все также занимаюсь хозяйством. Денег заработала уже достаточно, чтобы весь учебный год как сыр в масле кататься, но бабушка сказала, что запас кармана не дерет, и большую часть переводит в твердую валюту, оставляя самый минимум на хозяйство. Наверно, оно и к лучшему. Мало ли, что-то купить понадобится?
Уже достаточно хорошо владея латынью, я смогла начать читать книги из нашей библиотеки, до этого мне недоступные. Язык оригинала всегда лучше, чем даже самый хороший перевод. Мы с бабушкой все так же регулярно ездим в Пушкин, к семейному алтарю, я подробно изучила стихийные ритуалы и вплотную подобралась к магии Смерти. Вообще-то, стреги традиционно с некромантией не дружат, но Россия всегда имела подспудный интерес к потустороннему, так что мои предки отбросили предрассудки и вплотную занялись некромантией. Жизнь и смерть вообще неразделимы, как две половинки одного яблока. Правда, самые интересные книги «продвинутой некромантии» написаны вообще на коптском и шумерском языках, а их изучение для меня совсем в будущем: все за один раз не охватить, даже если из кожи вон выпрыгнуть.
В эту субботу, в день Сатурна, мы поедем в Михайловский замок: именно там лучше всего начинать изучать некромантию. Для этого последние три дня мы почти ничего не едим, а если едим, то исключительно растительную пищу. На работе отговорилась похуданием к новому учебному году. Впрочем, столовские в душу не лезут — надо, так надо. Нинка согласилась, что похудеть бы надо, и тоже села со мной на диету. Возражать не стала — это в любом случае полезно. А «ссобойку» я пока замораживаю — мало ли, когда пригодится? Хотя так трудно удержаться, когда Никанор вытаскивает из духовки одуряющее пахнущий кусок буженины — огромный, истекающий соком, с ароматным парком… мням!.. М-да…
* * *
В общем, рано-рано утром, на первых поездах метро, мы приехали в центр Петербурга, пешком от Невского проспекта по Садовой улице прошли до нашей цели. Я поежилась, новым взглядом рассматривая громаду замка.
— Криста, не спи, — ба быстрым шагом направилась по мостику к запертым воротам во двор.
Правда, стоило нам подойти вплотную, как с той стороны подошла пожилая женщина и приоткрыла створку:
— Доброе утро, — она посторонилась, пропуская нас внутрь.
— Доброе. Не рано?..
— В самый раз.
Обменявшись такими загадочными фразами, женщины пошли под аркой и направо. Я поспешила следом. Правда, зашли мы не в один из подъездов, а по коротенькой крытой лестничке в подвал. Там, по полутемному коридору, мимо каких-то дверей и помещений… направо-налево, долго прямо, снова налево… по доскам, перекинутым через натуральный ров, снова вперед. Коридорчики и помещеньица подвалов дворца были забиты всяким хламом: ящиками, коробками, бочками, которые приходилось огибать или перешагивать. Чувствовалось, что это — чисто хозяйственный этаж, не доступный посторонним.
Через пять минут наша провожатая резко повернулась налево и толкнула ближайшую дверь, плотно обитую черным дерматином. Там, в довольно просторной комнате, стояли письменные шкафы, старый диванчик, пара продавленных кресел и обшарпанных стульев. Столы были завалены бумагами и гроссбухами.
— Уф… — женщина сняла темный полушалок и расстегнула пальтишко, — утром холодно, днем душно… не понятно, как одеваться.
— Кристина, познакомься, это Галина Евменовна Смородина, научный сотрудник музея.
— Очень приятно, — я улыбнулась и сделала легкий книксен: ба еще вчера рассказала, как себя вести тут, чтобы наладить контакт.
Дама улыбнулась в ответ:
— Очень приятно. У нас есть примерно полчаса, прежде чем мы сможем пройти на место. Предлагаю отдохнуть и выпить чаю.
— С удовольствием, — ба кивнула, тоже скидывая куртку.
Я достала из сумки заливной пирог с кремом и конфеты. Мы выпили чаю, а потом Галина Евменовна повела нас наверх. Снова по коридорам, через неприметную дверь на парадную лестницу. По ранней поре освещение было выключено, кроме дежурного. Это делало сами интерьеры донельзя загадочными, переводя банальный музей в ранг сказочного замка.
— В последнее время он проявлялся здесь, — музейщица остановилась посреди огромного зала с колоннами, — этот зал называется Мраморный, или Георгиевский. При Павле он использовался, как кордегардия возле главного тронного зала царя. Именно здесь его дух и бродит, вспоминая славные деньки.
— Хорошо, — бабушка осмотрелась и кивнула мне, — мы не займем много времени.
Из-за того, что мы были в помещении, более того, — в историческом помещении, никаких печатей и пентаграмм чертить не разрешается. Галина пододвинула по нашей просьбе на
