за музицированием, а когда опустившаяся ночь окутала здания дворца темным покрывалом, властитель, как обычно, раскинулся на своем широком ложе и вскоре стал проваливаться в сон, повторяя про себя словно мантру: «Все было, есть и будет хорошо…».
«…Все было, есть и будет хорошо; все было, есть и будет хорошо» – крутилась в голове просыпающегося Федора фраза из ушедшего обратно в глубины подсознание сновидения. Сквозь закрытые веки проникал утренний свет, с улицы доносилось урчание заведенных автомобилей, мочевой пузырь требовал опорожнения. Новый день начинался до омерзения типично, в точности так же, как сонм предыдущих. С какого-то момента – с какого точно он уже не помнил, из его жизни ушла радость простого общения с себе подобными и удовольствие от мелочей вроде звучащего в наушниках музыкального трека, расслабляющего теплого душа или глотка холодного пива жарким днем. Вставать с кровати, умываться, чистить зубы, вливать в себя залитый кипятком растворимый кофе и плестись к припаркованному во дворе старенькому «Логану» было невмоготу. Все сколько-нибудь весомые причины думать, двигаться, дышать остались в той дивной поре, когда он заканчивал вуз, имел много друзей, любимую девушку и, как подобается без пяти минут дипломированному экономисту, уже распланированное светлое будущее. Однако массовая драка у популярного в городе клуба злосчастным холодным вечером пятницы, закончившаяся убийством одного из ее зачинателей, вмиг перечеркнула радужные перспективы, придававшие сокровенный смысл существованию и заряжавшие драйвом на каждый новый день. Каким образом в руках у Федора оказалась непонятно чья бейсбольная бита и наносил ли он ей удары вообще, молодой человек не помнил, оглушенный танцевальной музыкой и алкогольными коктейлями. Однако именно его признали виновником смерти человека и, несмотря на усердие нанятого адвоката и положительные характеристики, приговорили к пяти с половиной годам колонии строгого режима. Из-за сложного характера и общей подавленности, обернувшейся затяжной депрессией, с лагерными активистами у Феди сложились напряженные отношения, поэтому досрочное освобождение ему не светило. Отбыв весь срок от звонка до звонка и освободившись двадцатисемилетним молодым человеком, он не стал наводить справки о возможности продолжить обучение, как и искать встречи со своей бывшей подругой, не говоря о позабывших его сразу же после ареста друзьях. Вместо этого Федор реанимировал свой старенький автомобиль, безропотно дожидавшийся хозяина в склепе гаража пять с половиной лет, и попытался устроиться таксистом в одну из многочисленных фирм. Однако судимого водителя брать всюду отказывались, ссылаясь на новое законодательство либо вовсе без всяких объяснений. Когда же он отчаялся стать извозчиком и уже собрался облачиться в робу разнорабочего, на городском портале ему попалось объявление о вакансии курьера с личным автомобилем, а пару дней спустя, не ожидавший такого везения Федя, стал колесить между разбросанными по всему городу офисами и конторами различных организаций, перевозя документы, письма и посылки. Но несмотря на удачу с трудоустройством, случившийся несколько лет назад душевный надлом, делал окружающий мир серым, холодным и враждебным, отбывать пожизненное заключение в котором приходилось без всякого на то судебного вердикта и понимания своей вины. Колеся по рекам дорог мимо снующих тут и там обитателей когда-то милого сердцу города, он с горечью думал, насколько легко слепому случаю искалечить их относительное благополучие, лишить здоровья, свободы, сделать презренными изгоями, заставить воспринимать доселе пугающую смерть как долгожданную избавительницу. Оглядываясь назад, Федор поражался своей наивной до глупости вере в устойчивость подпорок вроде образования, круга общения, финансового положения, внешности и здоровья, поддерживающих нарисованный воображением собственный образ. Теперь увечные и слабоумные с рождения, изначально лишенные того, в чем он когда-то видел смысл жизни, все чаще казались ему в более выигрышном положении, так как по крайней мере не имели возможности очароваться тем, что так легко потерять.
Подобные воззрения вкупе с мрачным настроем сделали его замкнутым и мнительным, склонным предвосхищать трагическую развязку там, где с виду все было хорошо и прекрасно. Единственной отдушиной, разбавляющей теплыми тонами внутренний сумрак, еще во время заключения стали яркие ночные сновидения, где Федор ощущал себя полновластным правителем затерянной в прошлом азиатской монархии. По-видимому, немалую роль сыграл тот факт, что с раннего детства его завораживали пропитанные неповторимым восточным колоритом сказки о мудрых султанах, простодушных халифах, жестоких ханах, лукавых падишахах, почерпнутые из красочно иллюстрированных книжек, популярных мультфильмов и кинокартин. Будучи на зоне, Федор приноровился коротать однообразные дни за подробным мысленным воспроизведением и тщательным обдумыванием своих монарших впечатлений и поступков во время сна, рассматривая их под разными углами в полете фантазии. Как-то за ужином, собирая ложкой размазанную по алюминиевой тарелке переваренную кашу, он решил конкретизировать свой титул и имя, вылетавшие из головы сразу же после подъема. Воскресив в памяти коллаж из детских сказок, заключенный Федор Крапивин назвался шахиншахом Ильфаром. К его удивлению, древнеперсидское имя и титул властителя, несколько раз повторенные перед отбоем, прочно прижились в последующем сновидении.
Крутя баранку на воле, новоиспеченный автокурьер по заведенной в колонии традиции то и дело мысленно воссоздавал события прошедшей ночи, сбегая из ненавистной реальности в роскошные залы своего дворцового комплекса, где решал государственные вопросы, проникался искусством и наслаждался обществом четырех жен. Со временем он наткнулся в интернете на диковинное слово «эскапизм», точнее всего характеризующее его каждодневные побеги и обозначавшее уход из постылой действительности в сконструированную силой воображения иллюзию. Вот только Федор специально не создавал свои яркие сновидения, которые, как он считал, являлись манифестацией скрытых желаний, реализовавшихся в его второй сущности. Но как Федя ни старался свести до минимума свое соприкосновение с реальностью, она продолжала отравлять ему жизнь.
По окончании второй рабочей недели ему захотелось посидеть в баре, выпить и расслабиться, нарушив тем самым длившийся более пяти с половиной лет сухой закон. Выбор пал на расположенное напротив дома питейное заведение под вывеской «Мейстер», которое до его ареста вряд ли существовало даже в проекте. Расположившись за пустующим столиком у самого входа, он опрокинул одну за другой две стопки водки и, потягивая из высокого бокала темное пиво, уткнулся в недавно купленный китайский смартфон. Тем временем празднующих долгожданный пятничный вечер в небольшом помещении бара становилось все больше, и вскоре у Федора появился сосед – крупногабаритный тип средних лет с собранными в конский хвост волосами и чуть тронутой сединой короткой бородой.
– Можно здесь приземлиться? – спросил он, усаживаясь напротив.
– Конечно, – буркнул Федя, не отрываясь от смартфона.
Пока амбал заказывал себе большую кружку светлого пива с солеными фисташками, Федор своим обостренным чутьем уловил в его голосе и выражении лица уже позабытое человеческое добродушие. Взыгравший в крови после долгого воздержания алкоголь будто
