всегда доезжают с проверками столичные стражники.
А вот Хелен новую жизнь восприняла трагично. Она лишилась светлого обеспеченного будущего, родовитого жениха, который сразу ушел в закат, как только семья Бальмануг столкнулась с проблемами. Из дочери какого-никакого барона пала до статуса дочери трактирщицы. И теперь, вместо подготовки к балу дебютанток в королевском дворце помогала матери управлять заведением для простых смертных. Вместо выбора роскошных нарядов и шитья платьев у портнихи – мозоли на руках. Бывшая младшая баронесса научилась не только вести учетные книги забегаловки, но и чисть овощи, растапливать огромную печь и даже изредка подменять подавальщиц в зале, уворачиваясь от рук не всегда трезвых посетителей. Потому что на окраинных землях непопулярного торгового тракта селений было мало, найти толковую – или хоть какую-нибудь – женскую прислугу сложно. Вот и приходилось баронессам – бывшим уже – порой самим браться и за тряпки, и за посуду, особенно поначалу, пока вставали на ноги.
Подобного поворота в своей жизни Хелен никак не могла простить матери. Почему Хелен обижалась именно на мать, которая оказалась крепким орешком, а не на слабака-отца, который подвел семью, а потом добил своим самовольным уходом за грань, Елена не понимала. Наверное, потому, что никого другого для обид у Хелен под рукой не осталось. Или потому что она характером была больше похожа на отца?
Хоть она помогала матери изо всех своих сил изнеженной баронессы, как следует послушной и прилежной дочери, но не справлялась морально с навалившимися изменениями. У Хелен пропал аппетит, постоянно были апатия и упадок сил. А когда в один ужасный день Кристен Алис Бальмануг нашли в ее комнате со следами насильственной смерти, то Хелен не выдержала и сама слегла с жаром.
Возможно, для ослабленного организма хрупкой баронессы смерть матери, которая "посмела бросить" свою дочь одну в этом жестоком мире, было последним ударом. По крайней мере, спустя несколько дней в теле Хелен очнулась Елена, которая почему-то не помнила последние события свой собственной жизни перед попаданством. И даже не могла понять – в своем то мире она тоже умерла или нет?
Прошла еще пара дней, пока девушка соображала куда и как попала и что обратного хода нет, по крайней мере сейчас, как у таверны объявился новый хозяин – Здоровяк Мдор с огромным шрамом через пол-лица. И явно с богатым криминальным прошлым, вернее, настоящим. Просто зашел в таверну с пятеркой своих таких же страшных спутников и громко объявил, что теперь он, Здоровяк Мдор, здесь хозяин.
Неизвестно, как бы отреагировала на это Хелен, но Елена благоразумно решила не спорить. Пошатываясь от упадка сил после болезни, встала и собрала свои немногочисленные вещи. В сумку легли лишь сменное простенькое платье да белье с расческой и прочими необходимыми женскими предметами. Богато расшитые наряды и прошлая роскошь остались в далеком прошлом. Спустилась девушка с не такой уж объемной сумкой, куда поместилось всё ее нынешнее "наследство", в большой зал, где расселся Здоровяк Мдор, и слабым, но четким голосом попросила из кассы наличные на дорогу до ближайшего города.
Кто-то из дружков Мдора тогда попытался подкатить к девушке и, сыпя непристойными шуточками, предложил свою «великодушную помощь» в дальнейшей судьбе «сиротинушки». То есть откровенное мужское «покровительство», подкрепленное похабными комментариями и маслеными взглядами, как самого "благодетеля", так и его приятелей. Но Елена, то есть теперь уже Хелена, к чьему «наследству» невольная душа-иммигрантка решила привыкать, продолжала упорно смотреть именно на Здоровяка Мдора, стараясь держать подбородок повыше, хотя было ужасно страшно. Кто знает, что тогда произошло – то ли совесть у Мдора на пять минут проснулась, то ли вид болезненной девушки был настолько ужасным, и Здоровяк побоялся получить второй труп, который уж точно на его счет запишут. В общем, он вдруг велел:
– Отсыпьте эйре монет. Обо мне могут говорить что угодно, но я всегда плачу людям по счетам. А эйра, насколько мне известно, здесь работала. Не будем лишать девушку ее заработка.
Вот так: бандит, который рейдерским захватом только что лишил Хелен последнего ее наследства – а ведь этот трактир был куплен на деньги от родовых ценностей баронессы Кристен Алис Бальмануг – "милосердно" выплатил эйре, то есть знатной девушке, зарплату за ее работу разнорабочей в украденном у нее же трактире.
Да уж, прежняя Хелен такого бы еще раз не пережила, опять бы свалилась в беспамятство. А Елена сдержанно поблагодарила Здоровяка Мдора и сгребла в поясной мешочек, которые здесь были вместо карманов, ту медную мелочь, что высыпали ей в протянутую руку.
Весь зал, как всегда полный проезжающего народа из торговых караванов, тогда молчал. Даже не дышал, наблюдая за такой невидалью. Нет, как поняла позже Елена, подобные откровенные захваты имущества и даже живых людей в полон в стиле «кто силен, тот и прав» на дальних окраинах Осебрутажа не были диковинкой. А вот изнеженная знатная эйра, которая не бьется в истерике, не грозится неведомыми карами захватчикам-простолюдинам и даже не орет на мужчин-постояльцев, чтобы те отстояли ее честь, а просто, но с достоинством забирает свою плату в виде жалких медяшек… Такого, видимо, в здешних краях еще никогда не было.
Видимо, это и Здоровяка Мдора проняло. Он даже поднял свою задницу с лавки, хотя уже уселся с дружками обмывать свое «приобретение», и лично пошел провожать бывшую баронессу и теперь уже бывшую наследницу трактира, так и не вступившую в свое наследство.
Здоровяк велел кухонным теткам собрать еду для Хелен и, пока те спешно заворачивали в холстины какую-то снедь, еще выцепил отъезжающего крестьянина с телегой и строго-настрого, под угрозой «сноса башки», велел тому доставить эйру в целости и сохранности до ближайшего городка Бдан, куда тот направлялся. А затем еще замялся и незаметно сунул в руку бледной от слабости девушки несколько тяжелых серебряных монет.
– Ты это… зла на меня не держи, – проворчал Мдор, насуплено зыркая на застрявших в дверях таверны приспешниках. – Ты бы всё равно не потянула, а я ж с тобой-то по-хорошему.
Елена тогда подняла на него взгляд. Шрам на лице мужчины был старым, бледная полоска выделялась на загорелом лице. Густые брови прикрывали глаза от летнего солнца, погружая их в тень, за которой не видно эмоций.
– Это вы… мою маму? – сипло спросила тогда Елена, с трудом называя мамой женщину, так и оставшуюся ей незнакомой по сути.
Но надо же выяснить, что произошло с родней девушки, чье тело теперь досталось Елене.
