инспектор ядовитый.
— Пан инспектор хорошо знает пана журналиста.
— Не то чтобы хорошо, но долго, да. Нет, не в очередном. В последнем.
— Я же просил не врать…
— Я и не вру.
— Так ты же был тут в свадебном!
— Нет, ты что, какое в свадебном, боже упаси… Там было совсем ни о чем, и вовремя соскочил. Но для романтических потрахушек Прага самое то, согласен. Люблю сюда девушек возить, у вас красиво.
— Обижаешь. У нас божественно красиво, Гонзо. Господь, отдохнув на шестой день, сперва сотворил Прагу, а потом уже все остальное.
— За Прагу!
— За нее!
Грушецкий и впрямь любил Чехию вообще и Прагу в частности. За молодость, за воспоминания, за себя самого, каким он бывал здесь. И за свое второе имя тоже, впервые прозвучавшее в Праге, так точно отражавшее предпочитаемый в профессии метод, ставшее псевдонимом. Сперва его тут окрестили, затем он поменял литеру и сделал из имени персонаж, потом стало проще признать, что имя и персонаж сделались одним и тем же — цельной, очень удачной маской ироничного стервеца, ни Бога, ни черта не боящегося, лезущего в самое пекло. Двойное Gв подписи под материалом почти всегда приходило в редакцию из точки на карте мира, среднему обывателю неизвестной. Двадцать пять лет в деле, немного не дотянул до сотни увиденных стран, обогнул шарик несколько раз, нырял глубоко, высоко взбирался, летал стремительно, писал настолько о разном, что местами перестал чувствовать вкус слова. И вот сейчас взял паузу — передохнуть, посмотреть для разнообразия на красивое. Красивое привез и с собой тоже — имел слабость к эффектной женской натуре, если, конечно, что-то в Грушецком еще можно было счесть слабостью. Водонепроницаемый и гладкий стал с возрастом — сам диву давался временами. Короче говоря, любую цель бил на взлете, почти не глядя. Хороша Прага, есть где поохотиться…
На третьем пиве и второй тарелке нарезки щедрый Новак откинулся на спинку лавки, подпер щеку кулаком и осведомился:
— Будет жрать-то уже, давай рассказывай. Прага Прагой, свадьба свадьбой, а не больно-то часто видали тебя здесь последние годы. И не поверю, что и на сей раз приехал исключительно ради бабы, не совместив, так сказать, приятное с полезным. Давай, Гонзо, вываливай, чего ради ты выдернул меня в выходной из дома. Потому что с тобой всегда так — не за любовь, а за интерес.
Грушецкий, ухмыляясь, им любовался. Новак прибавил в весе с последней встречи. Прямо ощутимо прибавил, и речь шла не о килограммах. А, между тем, кто поверит с первого взгляда, что руки и голова этого милого пухлячка прилагались к самым странным делам криминальной полиции Чехии? Никто. А вот он, сидит напротив и подкусывает:
— За интерес, ну?
— За интерес, Пепа, я ж не скрываю. Есть заказ — написать книгу. Все обычно, фамилии моей там не будет, но сбор материала и обработка мои. Писать мне две недели, не больше, чисто каникулярный заказ, годный, чтоб красиво отдохнуть и отбить билеты на самолет и Сваровски девушке, но тема…
— Что тема?
— Твоя тема, Новак. О странной Праге, о смертельной Чехии, о той криминалистике, что всегда в тени, о нераскрытых делах, о делах нераскрываемых. Лучше с налетом мистики, страшилок каких-нибудь. Я так понимаю, у тебя такого добра — два товарных вагона с тележкой. Поделись, будь другом. Наверняка и сейчас в работе есть что — не поверю, что ты пузцо нарастил исключительно на ежедневной рутине… Жрут обычно от нервов, да?
— Я жру потому, что голоден, — фыркнул Новак, — и потому, — он приосанился, — что плох тот чех, кто имеет жилистый торс, подобный твоим мослам! У человека доброй души, у хорошего человека и тело должно быть приятно округлое — и тогда он к себе располагает с первого взгляда! А что еще нужно хорошему полицейскому для успешной работы…
— А что еще нужно хорошему полицейскому для успешной работы?
— Ах вот ты о чем. Нет, Гонзо, тут ты не внедришься, и не надейся.
— Ну дай мне информатора из своих, дай человечка, не жабься.
— Спросил бы, что я с того буду иметь, — буркнул Новак, — да не стану. Ясно же, что ничего и не буду. В каждом поляке плотно сидит убитый тем поляком жид!
Грушецкий уже откровенно ржал:
— Не любишь ты поляков, Пепа…
— А за что вас любить-то?
— И правильно делаешь! Дай человечка, Пепа, а я тебе пригожусь, отработаю в свой черед. Знаешь ведь, за мной не пропадет. Только не делай этого на отлягайся, я не пойму.
— А, ты все равно с живого не слезешь же! Ну… — Новак воздел круглое лицо к деревянному потолку «Малостранской», вытянул губы трубочкой, думал. — Значит, так. Имен никаких — точней, пиши любые, какие приклеишь, главное, чтоб с реальными не совпадало. Это раз. Два — реальных дел последних пяти лет тоже не дам. А в-третьих…
В-третьих, в кармане у Новака зажужжало.
Он вынул смартфон, вперился в него круглым глазом, хмыкнул и, подтолкнув пузцом стол, выскользнул с лавки. Потоптался вблизи двери, отвечая односложно — Гонза не прислушивался — когда же плюхнулся обратно на стол, принесли уже колено, капусту, сметанный соус с хреном и еще пару пива. Новак принял такую щедрость и обозрел роскошества с крайним удовлетворением:
— Одобряю, — сказал он. — С уважением заходишь, стервец, кто же тут устоит.
Нож и вилка терзали вязкую, коричневую, проваренную в пиве и запеченную с медом и горчицей свиную шкурку, нежная мякоть под ней распадалась по волоконцу. И, подобрев, Новак вернулся к неожиданности более для него непостигаемой, чем нераскрытые убийства последних десятилетий:
— Ты, стало быть, женишься?
— Я никогда не женюсь, мне двух раз хватило. Все эти формальности — для людей, приверженных системе и на нее молящихся. Но женщину я себе выбрал… на какой-то срок.
— И она не бежит от тебя с воплями, узнав про честные намерения? Это от тебя-то? Что с ней не так?
— Она особенная.
— Ну да, — ухмыльнулся Новак, — Гонз-стандарт. Дай угадаю? Рост от ста восьмидесяти, ноги от ушей, грудь не больше В, спортивная жопа, умные глаза, легкий налет интеллекта на лице. И чем эта отличается от прошлой? У прошлой вроде была та же фамилия.
— Зато имя у этой другое. Как у бывшей жены — легко запомнить.
— Пан журналист практичный!
— Пан журналист старый. И ленивый. Знаешь, что такое быть взрослым мальчиком, Пепа?
— Что?
— Знать свой стандарт. Знаешь, что любишь, это и выбираешь в кондитерской. Не тратишь
