тоннелями?
Дарт нервно вздохнул и ответил:
– Потому что с лютенами лучше здесь не встречаться. А ночью, я надеюсь, все спят в своих кроватках.
Лестница закончилась, и они попали в узкий коридор, откуда несло жутким холодом и могильной сыростью. Флори стало дурно, но теплые пальцы Дарта, обхватившие запястье, привели ее в чувство. Следующая лестница вела наверх.
– Скажи «спасибо» Танцующим домам. Безлюди любят вежливость.
Флори обернулась, глядя куда-то в темноту, и пробормотала слова благодарности. Она знала, что названия безлюдям давались не случайно, – и ей стало любопытно, почему дома нарекли Танцующими. Дарт предложил угадать.
– Они движутся и могут рухнуть? – предположила Флори, карабкаясь по ступенькам наверх.
– Просто находятся в Хмельном квартале, – подсказал он.
– И там проводят что-то вроде… вечера танцев?
Дарт усмехнулся в темноте:
– Нет, просто нужно хорошенько опьянеть. Вот тогда и увидишь, как дома затанцуют.
У Офелии было две причины для дурного настроения: ранний подъем и колючий воротник. Она не могла думать ни о чем другом, постоянно одергивая его, пока не расстегнула пуговицу на горловине. С другой проблемой так легко справиться не удалось. Плетясь за сестрой, Офелия зевала и терла воспаленные от недосыпа глаза.
До поздней ночи она ждала, когда Флори и Дарт вернутся, а сегодня сестра разбудила ее, чтобы потащить на рынок. Офелии нравилось разглядывать прилавки и слушать зазывные крики торговцев, однако несколько часов, проведенных на одном месте, становились для нее настоящим испытанием. Как речной воде, ей требовалось движение – течение, чтобы не превратиться в болото. Флори, напротив, любила покой и безмятежность, точно комнатный цветок, который нельзя ни подвинуть, ни переставить.
Будь Офелия такой же, смогла бы она той ночью сбежать от грабителей или защитилась бы тем, что заколола их иголками или защекотала кистью для рисования? Пусть в семье никто не разделял ее неуемного характера, именно он спас Офелию, в то время как Флори спасала ее каждый день. Являясь примером трудолюбия и необычайного терпения, Флориана обеспечивала жизнь им обеим: продавала картины и вышивки, над которыми корпела сутки напролет, преподавала рисование в доме Прилсов, мирясь с надменной госпожой, ее капризными детьми и скользкой экономкой, чьей любезности удостаивались только хозяева и почетные гости. Офелия бы и дня не вынесла в такой компании.
И все же она училась терпению у Флори, поэтому сегодня стойко выдержала за прилавком несколько часов. Им удалось распродать почти все, и они вернулись в прекрасном расположении духа. Однако стоило Офелии переступить порог, как она почувствовала тревогу. Что-то незримое, едва уловимое поменялось в безлюде. Он словно бы стал пустой оболочкой, скорлупкой от ореха. Флори тоже насторожилась: нахмурила брови, поджала губы.
Охваченные общим смятением, сестры попятились к двери, когда пустота дома заполнилась гулким эхом шагов. По лестнице спускался человек, и это был вовсе не Дарт. Незнакомец распростер руки в приветственном жесте, словно ждал дружеских объятий, и воскликнул:
– О-ла-ла!
– Кто вы? – строго спросила Флори.
Он ловко перескочил несколько ступеней и протянул ей руку, как если бы приглашал на танец. Вокруг его запястий были обмотаны платки с обтрепанными краями и небрежно завязанными узлами.
– Доброе утро!
– Уже день, – холодно ответила Флори.
– Что для меня несусветная рань, – заявил незнакомец и картинно закатил глаза.
С виду взрослый, улыбался он как четырехлетка Бен Прилс, растянув рот от уха до уха, с таким лукавством, будто замыслил какую-то шалость. При этом его миндалевидные, чуть раскосые глаза казались грустными из-за опущенных уголков. Весь сотканный из противоречий, он и одет был соответствующе: рваные на коленях штаны никак не подходили к добротному кожаному жилету. Если бы его увидела Долорес, ее бы разорвало от попытки определить, кто перед ней: бедняк или богач.
– Десмонд, друг Дарта.
Он произнес свое имя, дробя на слоги, словно пытался повторить звучание лесопилки, где «дес» означало удар молотка, а «монд» – заунывный шум пилы.
– А вы, стало быть, Фе и Флори? – уточнил он, поочередно указав на каждую.
И тут Офелия поняла, почему дом казался пустым: сегодня здесь не чувствовалось присутствие Дарта. Она спросила, куда он подевался. Дес растерянно взъерошил и без того торчащие волосы какого-то неопределенного цвета. Вернее, они были светлыми и темными одновременно – как ванильно-шоколадный пудинг.
– Дарт приболел. Просил приглядеть за вами, пока отлеживает себе бока.
– Мы не маленькие дети, нянька нам не нужна, – заявила Флори.
– Конечно. Будь вы ребенком, госпожа Гордер, – хмыкнул Дес, – вас бы не пустили в мою таверну.
Легкое недоумение мелькнуло на лице Флори и быстро сменилось осознанием. Тогда и Офелия сообразила, что перед ними владелец таверны «Паршивая овца».
– Что ж… – устало выдохнул он, как будто знакомство отняло у него много сил, – предлагаю выйти на свежий воздух и обсудить планы на день.
Они расположились на заднем дворике в тени дома. Кто-то перетащил сюда плетеные кресла, которые раньше стояли на веранде.
– Дарт говорил, ты художница, – заискивающе сказал Дес, усаживаясь рядом с Флори, и на ее щеках пионами расцвел румянец. – Я тоже немного рисую. В свободное от музыки время.
Тут он хитро зыркнул на Флори, будто проверяя, попалась ли она на крючок его невообразимых талантов. Очевидно, он решил, что очаровал ее недостаточно, потому что добавил:
– На чердаке у меня творческая мастерская.
– Ох, ну надо же…
Дес попал точно в цель. Флори тут же растаяла и с упоением стала расспрашивать о чем-то своем, художественном. Офелия слушала вполуха, а сама пыталась сообразить, что же на самом деле случилось. Утром они не видели Дарта, и вполне возможно, что его друг говорил правду. Тогда почему сердце так ноет в груди? Офелия посмотрела на Деса и неожиданно встретила пытливый взгляд его темных глаз.
– Ну а ты чем занимаешься?
От растерянности она не смогла и слова вымолвить, застыв с открытым ртом. Наверно, выглядело это глупо.
– Ну, вот Флори – художница и учитель, – подсказал Дес, – а ты?
– А я… ее сестра.
– Ну, сестра – это не работа и даже не занятие.
Офелия хотела ответить что-то колкое, но на ум пришла только унылая правда:
– Вообще-то я учусь. Просто сейчас ярмарочные каникулы.
На время Ярмарки школы в городе закрывались, превращаясь в торговые и выставочные ряды. Школьники шили карнавальные костюмы, репетировали выступления и театральные постановки. Офелию, как чужегороднюю, к подготовке не привлекли, поскольку местные традиции доверяли лишь уроженцам Пьер-э-Металя. Из-за этого ее ярмарочные каникулы проходили в совершенно других заботах.
– Чудно, – только и сказал Дес. Тут же потеряв всякий интерес, он вернулся к Флори. Увлеченные разговором, они не
