… Пожелаю тебе веры, простой человеческой веры, веры в падающие звезды, даже когда Мир вокруг рушиться… Давай выпьем…
– Давай. А ведь мне нравиться… мне нравиться, то, что ты сказал… пожалуйста, не говори Это больше никому… – И вдруг Эва спрашивает совершенно неожиданную вещь, – Слушай, милый, а ты хотел бы быть волком, – задев рукою Эва, смахивает свой винный бокал. К счастью он не разбивается, но, кажется, она уже слегка пьяна. Впрочем, я то же, потому что, не задумываясь, соглашаюсь.
– Да милая, я хочу стать волком, и носится целыми днями по лесу, воя на полную луну, ну вот примерно вот так: Уу-у-у…
Эвелина рассмеявшись слегка подпинывает меня под столом носком своих лакированных сапожек, второй раз за этот вечер, а когда на нас оборачиваются, прикрывает мой рот своей пахнущей французскими «Дьяболо» ладошкой, чмокает в левую щечку и предлагает отправляться нагулявшимся волкам домой, в их волчачье логово, тем более, завтра всем на работу. Я соглашаюсь, и веду ее, нежно придерживая за кисть руки к гардеробу. Мы ловим машину, которая привозит нас к ней.
Если бы я только знал, что мое полушутливое согласие стать волком, сбудется, в такой извращенной, не терпящих иных толкований форме…
Не знаю, кто – Бог или дьявол, так любит злые шутки… над теми, кто, не задумываясь, бросает слова на ветер…
12
Ветер, вечер, я задержался у Эвы только для того, чтобы рассказать ей на ночь Сказку. Этот большой ребенок обожал слушать сказки, уверяя, что мой голос ее расслабляет иногда больше, чем секс. Все еще не знаю: радоваться, смеяться, или обижаться, только разум подсказывает, что нужно воспринимать мир, таким, каков он есть. Прощая, и принимая, чужие причуды ты легализуешь в этом мире свои. Лишь одна мысль при всем этом не дает мне покоя… «…Все это уже когда-то было. Было со мною. Или с кем-то очень похожим на меня…».
Так вот, малыш, слушай, – когда она закрывает глаза, я кладу свою ладонь на ее неестественно горячий лоб.
13
– О Мудрый Кух, за что такие зеленые бананы!? – ворчал Крапчатый Бурунду, взбираясь на елку. – Вот щаа-ас как упаду, и все….
«Да, ты не Летчик, – говорил Бурунду Мама, собирая мешочек с печенье в Дорогу». А он и не хотел быть Летчиком, он просто хотел поближе увидеть Солнце, и залез на елку. «Такое большое, круглое и рыжее, наше Солнышко, жалко лапкой потрогать нельзя». Ах. Бурунду, так любил все трогать лапками.
В Антрацитовом небе порхали Фиалковые Глю, значит скоро будет Сливовый дождь. Нет ничего вкуснее на свете, чем Сливовый дождь с маминым печеньем. Запивая печенье фиолетовой водицей, можно мечтать о всяком хорошем, например о Мерцающих Коняшках. Многознающие Гучи, говорят загадочно улыбаясь и делая большие глаза, что Мерцающие Коняшки, это – сущая правда. «Как увидишь, что, чудо это проносится рядом, загадай желание. И оно обязательно исполнится. Честно-честно. Ты, только верь. Знай, Гучи слов на ветер не бросают».
Ах, этот Ветер, вечно приносит что-то, а нам с этим жить. Мерцающие Коняшки, самое заветное доверяю вам. Пусть будет так, как я захочу…
Есть в Мире Долина, где спят все краски мира. Черно-белые люди ищут свое маленькое счастье, обычно вдвоем, чтобы не потеряться. Но все же, иногда они теряются отпустив любящую руку, и ищут, пока огонек не погаснет, боясь не найти, хватают все руки подряд, ошибаясь и плача, находя и снова теряя. Я коснусь твоей руки, и не отпущу, пока горит огонек – я знаю, зачем живу…
14
Я поднимаюсь медленно, так, чтобы не разбудить, не сломать ее хрустальный сон, не спугнуть задремавшую на лице Эвы, светлую бабочку улыбки. Теперь она там, в Сказке. А мне, пора уходить, захлопнув дверь, раздумывая о том, что мир, который я творю, слишком похож на бред. Мой бред.
Время полночь. Морозно, на небе звезды, в голове пустота, на сердце тепло. Мне хватит этого тепла, чтобы, не замерзнув доковылять до своего дома, пешком. Говорят, что свежий воздух продлевает жизнь…
Мимо зеркальных витрин магазинов и пролетающих мимо автомобилей, мимо запоздалых прохожих, и ярких световых панно реклам, мимо темных переулков и подворотен, мимо луны, звезд и сумрачного снегопада, я делаю шаги по этому городу, и он проходит сквозь меня, отбрасывая свою тень, моя тень делает с ним тоже самое. Когда наши тени смешиваются, я уже гораздо тверже стою на ногах, в голове проясняется, легкая депрессия переходит в твердую уверенность в завтрашнем дне. Нет разницы, каким он будет, я сделаю его таким, какой он нужен мне…
Подходя в полночь к подъезду своего дома, без новомодных домофонов и кодовых замков, с гостеприимно распахнутыми дверями, для званных и незваных гостей, по знаку благоразумия, в насмешку над личной паранойей, оглядываюсь по сторонам. Пусто…
Однако на площадке второго этажа стоит человек… лицом к окну. Со спины, он старик. Он одет, в грязные, дурно пахнущие обноски, в левой руке характерная сумка с бутылочной тарой.
Налицо, он тоже старик, единственное, что осталось в нем человеческого, это его глаза… какие-то полукосмические мысли плещутся на самом дне его ссутулившихся зрачков…
– Проваливай, – кричу я.
– Да, да, – он поворачивается, чтобы уйти, но внезапно останавливается и спрашивает: – Где твои крылья, которые так нравились мне…, брат…
Зная, что не следует отвечать, я все же отвечаю:
– Не знаю…
– Этой ночью, ты станешь Воином тьмы, произносит старик, спускаясь вниз, грохоча сумкой полной пустых пивных бутылок.
– Какая разница!!! – кричу я его удаляющейся ссутулившейся спине.
– Воин ночи, Воин дня – одинакова фигня, соглашается старик, перед тем, как окончательно захлопывается подъездная дверь за его спиною.
– Сумасшедший, – этот мой шепот относятся одинаково и ко мне и к нему.
Иногда мне кажется, что Я просто падаю в какую-то Бездну…, но тут- же приходит понимание:
«Все это – ореховая шелуха, на самом деле, Я лечу…У-у-у………-У ».
15
Этот мой сон, он вовсе не походил, на полет… Я бежал, не зачем, и не от кого… просто, бездумно мчался по хрусткому снежному насту, обгоняя ветер, завывающий меж старых лощин. Я бежал, огибая на своем пути, сосны и вековечные ели, достающие острыми верхушками до самого серого – такого низкого неба, с ходу перепрыгивая невысокие завалы бурелома и заснеженные, похожие на холмики белого пещерного мха, пни. Весь окружающий меня черно-белый мир был пропитан сотнями незнакомых запахов и вкусов, из которых самым разлюбезным для моего гулко бьющегося сердца, был запах свободы…
– Ууу-Уууу-У,– закричал я, выискивая своим острым, как дамская сталь взглядом, желтый призрак луны, на таком же сером, как моя внешняя оболочка, небе этого самого мира. «– Серый! Серый!!!»
Но и небо не было уже таким у-уж серым, это у-же всевозможные оттенки
