бы я после этого просто воду могла заморозить или чай… – Не договорив, я замолчала.
Музыка по-прежнему текла по залу, заполняя пространство, но к ней, к обрывкам тихих фраз вокруг добавилось что-то еще. Я вдруг услышала, как гулко и трепетно стучит в груди напротив усталое, однажды уже перезапущенное сердце. Сила, что дремала во мне, встрепенулась и медленно, почти ласково ощупывала это сердце, обволакивая собой, как удав попавшую в его смертельные кольца птичку. Аскольд не пошевелился. Ничего не сказал. Но я знала, что он почувствовал.
– Ты это… – путаясь в словах, пробормотала я, на всякий случай пряча руки под мышки, – проследи, чтобы я тебя случайно не убила.
Когда зал заполнился настолько, что за каждым столиком сидело уже по три или четыре гостя, музыка затихла. Звучный мужской голос из динамиков попросил всех выключить телефоны, и шоу началось.
Одна за другой на сцену выплывали полуобнаженные, сияющие гладкой кожей с блестками девушки – все как одна грациозные и тонкие, с отточенными движениями профессиональных танцовщиц. Это, похоже, и были профессиональные танцовщицы – иначе не объяснить их разнообразные, необычные, поставленные словно специально для сцены танцы.
После каждого выступления я склонялась к Аскольду над стаканами – его нетронутым и моим почти пустым – и спрашивала: «Это она?» – и каждый раз он качал головой. Я уже готова была спьяну вернуться к Смотрящему и спросить напрямую, но тут свет в зале полностью погас и мужской голос объявил:
– А теперь, господа, встречайте: «Танец Темной Персефоны».
Шепчущая музыка, больше похожая на бормотание шамана, поползла из углов, приподнимая волоски на коже. Бормотания множились и нарастали, превращаясь в неясный говор, и наконец в них вплелась мелодия – сперва едва различимая, потом все более ритмичная. В зале зажглись пятна света. Три босые девушки в черных шелковых балахонах по-змеиному двигались вдоль столов к сцене. Воздух наполнился ароматом черемухи и прохладой, будто откуда-то потянуло свежим бризом.
– Чувствуешь? – Я нашла в темноте руку Аскольда и сжала.
– Да.
Когда света стало больше, девушки уже стояли у сцены без балахонов. Все они были худыми, с голыми, блестящими от масла животами и пышными, спущенными почти на самые бедра многоцветными юбками. Грудь их покрывали одинаковые узкие полоски ткани, длинные черные волосы обрамляли изящные тела. Более подходящее воплощение образа «Темной Персефоны» трудно было себе представить.
Музыка на мгновение стихла. Потом перешла на второй круг, и снова шепотки и бормотания затанцевали у меня по коже, а ритм, похожий на ритм сердца, подхватили три удивительно пластичных тела. Девушки выгибали плечи, локти и кисти так, словно в них вообще не было костей. Все они были тонкие, томные, с острыми хищными ногтями, накладными ресницами и неестественно яркими глазами: зелеными, синими и алыми, как кровавый закат.
Мой взгляд метался от одной к другой. Какая из них? Которая беременна? Вроде бы живота ни у кого не видно. Может, настоящая Весна где-то в зале, а эти просто отвлекают внимание?
– Которая из них?.. – шепнула я Аскольду. – Они все такие… – На языке крутилось слово «небеременные», но я сказала только: —…худые.
Аскольд задумчиво переводил взгляд с одной девушки на другую, поглаживая бородку, и по его лицу было непонятно: они ему нравятся или он размышляет, какая лучше подойдет на роль ритуальной жертвы.
– Полагаю, та, что больше всех боится, – наконец сказал он. – Если не ошибаюсь, боится она за свое дитя.
* * *
После танца объявили паузу. Тот же мужской голос, что просил выключить телефоны, вежливо сообщил, что искусство прекрасных дам, только что услаждавших наш взор, можно лицезреть тет-а-тет. Желающим следует обратиться к Мелисандре.
Я так и не смогла разобраться, которая из Персефон – Дева, но Аскольд уверенно зашагал к стойке. Девушка в черном кимоно услужливо поставила на стол новый стакан с ромом, который я не заказывала. Чтобы чем-то занять руки, я потягивала сладковатую жидкость и отстраненно размышляла, стоит ли знакомиться с Весной в таком состоянии. Аскольд вернулся, как раз когда рома оставалось едва на донышке.
– Приватный танец через пять минут, – сообщил он, положив руку на спинку моего стула. – Если только ты не намерена отправиться домой, не познакомившись с Весенней Девой.
Я хихикнула.
– В чем дело?
– Ни в чем.
– Вера?
Я задрала голову – Аскольд мрачно разглядывал почти пустой стакан в моих руках.
– Она ведь меня боится, да? Потому что я могу убить ее ребеночка? – Я почувствовала, как слова колют где-то под ключицами.
– Вероятно.
– И ты еще спрашиваешь, почему я хочу избавиться от этой силы? Пошли.
Сверкая мраморной спиной, Мелисандра вела нас к занавешенной бархатом двери.
– Пожалуйста, обратите внимание, – заговорила она, когда мы оказались в узком коридоре. Чистый голос эхом отразился от высоких потолков с балками. – Приватный танец не предполагает личного контакта.
Я ковыляла за Аскольдом, на автомате отсчитывая двери за портьерами, и бездумно повторяла про себя последние слова. Не предполагает личного контакта. Не предполагает…
– В смысле никакого секса?
Аскольд вопросительно обернулся.
– Именно так, – невозмутимо подтвердила Мелисандра и остановилась у очередной двери. – Приятного просмотра. Если понадоблюсь, я в зале.
Она нажала на невидимую кнопку, и дверь распахнулась.
Внутри комнатка напоминала лимузин – узкая и полутемная, с двумя неяркими лампами и длинным розовым диваном вдоль стены. Наверняка танцевать в свободном закутке не слишком удобно. Зато отлично хватит места для…
Меня повело, и я рухнула на диван, не успев додумать мысль. От ворсистой поверхности исходил аромат цветочных духов. Надеюсь, его чистят после посетителей…
Ну, где она? Где эта неуловимая Весенняя Дева?
Тяжело припадая на правую ногу, Аскольд обошел комнату по периметру. Кажется, его трость осталась в общем зале.
– Что ты ищешь? – спросила я.
– Камеры.
Пол поплыл перед глазами, и я откинулась на мягкую спинку.
– Ого. Боишься, что кто-то подсмотрит, как мы… – Мысли путались, но молчать мне не хотелось. – Что ты, кстати, собираешься с ней делать?
– Ничего. – Аскольд развернулся ко мне, всем своим видом как бы говоря: «Абсолютно ничего».
Так я и поверила.
– Почему ты хромаешь? – спросила я после паузы.
– Потому что сломал ногу.
– И она неправильно срослась?
– Ей не дали срастись.
Динамик под потолком разродился мелодией, похожей на ту, что сопровождала танец Персефон. Аскольд доковылял до края дивана и с выдохом опустился рядом.
Стена напротив пошла рябью – это оказалась черная штора. Она медленно отодвинулась, и в комнатку скользнула красноглазая нимфа в топе и черной юбке. Вблизи она была такой же тонкой и завораживающей, как у сцены. Обильно подведенные темно-алым глаза неотрывно следили за Аскольдом, пока тело, словно раздробленное на множество
