«А ты тоже не так-то прост, папаша-доминиканец, – подумал фон Ройц. – Сразу видно, что не только труды отцов церкви изучаешь. Да, такого проныру стоит держать на коротком поводке».
– Прошу, не отвечайте, барон, – с трудом скрыв довольную улыбку, сказал отец Иоахим. – Думаю, мы с вами встретились отнюдь не случайно. Хотим мы того или нет, но нам лучше держаться вместе и быть заодно. Конечно, сейчас трудно сказать, чья задача окажется сложнее – ваша или моя.
В моей душе есть место и тревоге, и неуверенности. И я вовсе не желаю повторить судьбу Конрада Марбургского[7].
– Да, святой отец, – скупо улыбнулся Ойген, – терновый венец прельщает очень немногих.
Лоб инквизитора – высокий, с залысинами – прорезала вертикальная морщинка.
– Остроумие есть большое подспорье в беседе, барон, однако не в каждой. Так вот… Гуситская ересь – это, конечно, важная причина для визита инквизиции, однако епископат имел и более насущный повод, чтобы отправить меня в Шаттенбург. Мы получили весть о том, что близ города случилось событие поистине жуткое: будто бы на игравших в лесу детей напала неведомая тварь. Говорят, кто-то из детей спасся – несомненно, на то была воля Провидения, и его же воля в том, что разрешить это дело должна инквизиция.
Конечно, Иоахим не стал упоминать, что решение о поездке поддержали далеко не все кардиналы, и, если его миссия провалится, всякую память о ней просто сотрут из документов Святого престола. Хорошо бы барон поверил в слова о нападении чудовища. Было оно, это нападение, или нет – значения не имеет, важен лишь успех миссии. А чтобы добиться успеха, надо смотреть дальше всех – и дальше врагов, и дальше союзников. Особенно дальше союзников. Священник сдержал улыбку. Пусть барон считает, что инквизицию привело в город стремление помочь людям. Тогда отцу Иоахиму придется гораздо легче.
– Тварь? – вскинул брови фон Ройц.
– Так сказано в донесении. Но мы избавим горожан от угрозы. И хоть со мной лишь юный послушник да телохранитель, но даже этих малых сил достанет для победы, и люди убедятся в том, что мы им – лучшие защитники. Разве не удивительно, если потомки тех, кто изгонял из этих земель наших скромных служителей два столетия тому назад, теперь сами призовут нас в защитники?
– Поистине удивительно, – ответ прозвучал двусмысленно, и, чтобы убедить инквизитора в своей искренности, Ойген перекрестился. Он уже ждал: сейчас священник попросит поддержки, ведь силы его и впрямь скромны. И не ошибся.
– Сегодня мне важно знать, фрайхерр фон Ройц, окажете ли вы помощь посланникам Святого престола? – истово произнес отец Иоахим, глаза его блестели. – Или в схватке со злом нам придется рассчитывать только на себя?
В борт возка постучали, и барон откинул занавесь с забранного ажурной решеткой узкого оконца:
– Что случилось, Николас?
– Экселенц[8], вы просили предупредить, когда мы поравняемся с границей городских владений, – сообщил министериал[9].
– О, благодарю. Скажи вознице, чтобы остановил.
Когда экипаж замер, барон распахнул дверцу и легко выпрыгнул наружу. Он потянулся, разминая затекшие мышцы, щурясь, поглядел на солнце, хлопнул ладонью по верхушке поросшего мхом милевого камня.
– Святой отец, не желаете выйти?
Инквизитор нехотя высунулся из возка, спустился по лесенке.
– Смотрите, – вытянул руку Ойген.
В ложбине между отрогов гор, одетых в золото и багрянец осеннего леса, лежал небольшой городок. Вокруг простирались опустевшие поля – урожай уже сняли, и только местами на стерне высились копенки соломы. За серым поясом крепостной стены сгрудились дома, среди которых виднелись кубик ратуши и острый шпиль церкви. В ворота вползала цепочка подвод – наверное, купцы прибыли на ярмарку. К прозрачному небу поднимались чуть заметные дымки.
Фон Ройц втянул носом воздух.
– Хлебом пахнет… – сказал он, хотя даже самый чуткий нос вряд ли уловил бы на таком расстоянии запах свежего печева.
– Ну так что вы скажете насчет нашего сотрудничества, барон? – вполголоса спросил инквизитор.
– Отец Иоахим, вы ведь считаете, что наша встреча неслучайна, – Ойген скупо улыбнулся. – Кто я такой, чтобы противиться Провидению?
Странно они смотрелись вместе – дворянин и священник, рыцарь короны и инквизитор. Человек, полагавший смыслом своей жизни возвышение империи, и слуга Божий.
«Нет, не Божий, – мысленно поправил себя Николас, – папский слуга. А Риму возвышение империи ни к чему. Даже если она называется Священной Римской».
Врагов своих следует знать, как пальцы собственной руки, так что интерес, проявленный бароном к отцу Иоахиму, не был удивительным. Зато вызывала подозрение улыбка, расплывающаяся сейчас на круглом лице инквизитора, – тот был явно чем-то очень доволен. Неужели они с Хладнокровным Ойгеном пришли к какому-то соглашению? Николас поймал себя на том, что нервно кусает губу: чертова привычка, никак от нее не избавиться!
Лошадь под ним переступила с ноги на ногу и потянулась губами к кусту орешника – сорвать желтеющий лист. Они с самого утра в пути, а солнце уже начинает клониться к закату. И ехали сегодня почти без привалов, намереваясь поспеть к городским воротам еще до темноты. Все устали, все проголодались – что люди, что животные.
– Похоже, наш ворон спелся с пауком.
В голосе говорившего звучала ничем не прикрытая насмешка, и Николаса неприятно поразило, насколько эти слова оказались созвучны его собственным мыслям. Обернувшись, он встретился взглядом с голубыми глазами Оливье Девенпорта – капитана сопровождавшего их отряда. Тот сидел в седле мощного каурого жеребца и, расслабленно откинувшись назад, отдыхал. На губах наемника играла привычная усмешка, делавшая его похожим на сытого, довольного жизнью пса… или на волка – этот зверь натуре француза подходил куда больше. Он и внешне напоминал лесного хищника: поджарого, жилистого, быстрого и точного в движениях. И опасного.
Капитаном у фон Ройца Оливье стал четыре года назад, и Николас по сей день гадал, с какой стати барон доверил своих бойцов пришлому человеку. Где Оливье родился, где за тридцать семь лет успел побывать и что натворить? Прошлое француза затерялось где-то между Бургундией и Константинополем, и кажется, даже Хладнокровный имел о нем довольно смутное представление. Дерзкий и самоуверенный, ядовитый на язык, как сам дьявол, Девенпорт так и не снискал у Николаса приязни. В конце концов молодой человек смирился: как ни крути, а капитан дело свое знает крепко и барону искренне предан.
– Господин фон Ройц знает что делает, – холодно заметил Николас. – Надеюсь, ты не намерен оспаривать его решения?
– Ma foi,[10] нет! – Француз пожал плечами. – Дела ворона – это дела ворона. Нам, мышам, в них лучше не соваться.
И осклабился по-волчьи. Николас вздохнул.
– Когда-нибудь тебя повесят, Оливье. На твоем же длинном языке.
– Да будет тебе, месье Коля, я не из тех, кого вешают за болтовню. Когда следует молчать, мой рот остается закрытым. Будь иначе, я бы не протянул в Адрианополе полных три месяца и уже, верно, поджаривался бы на вертеле в османском аду.
– Что ты делал в Адрианополе?
– Скучал.
Девенпорт с безучастным видом смотрел на лежащий в отдалении город. Николас не стал настаивать, француз все равно ничего к сказанному не добавит, будет лишь ухмыляться и злить собеседника пустословием.
– Едем дальше! – громко объявил барон.
Они с инквизитором вновь забрались в возок, кортеж вытянулся по дороге привычным порядком. Николас ехал впереди, поглядывая по сторонам с вниманием, положенным телохранителю императорского посланника. Рядом держался Карл Зальм, семнадцатилетний оруженосец фон Ройца. Юноша сидел в седле прямой, как жердь, и на окружающий мир взирал с видом важным и независимым, будто на свою собственность. Две недели утомительного пути не избавили паренька от чувства собственной значимости – ведь барон взял с собой в эту поездку именно Карла, а не братьев Эбербаум, его друзей и вечных соперников.
Позади министериала и оруженосца ехали вассалы барона – благородный рыцарь Дитрих фон Шеербах и его сын Гейнц. Давно минули те времена, когда благородство Шеербахов подкреплялось содержимым денежных сундуков в подвалах родового поместья. Зато седоусый рыцарь ударом кулака в латной перчатке превращал железный салад[11] в сильно помятую сковороду, а на пару с сыном они запросто поднимали груженый баронский экипаж – полезные умения в дальней и небезопасной дороге.
На самом возке – кучер Йохан и Хорст, слуга барона. Кучер правил, слуга сидел хмурым нахохлившимся сычом, баюкал на руках заряженный арбалет – попробуй сунься к хозяину без спроса.
Еще двое всадников неспешно рысили позади скрипящей на рытвинах повозки. Люди инквизитора: юнец-писарь по имени Кристиан и Микаэль – не монах и, кажется, не простой наемник, крепкий малый со взглядом бывалого воина, столь же опасный, как Девенпорт, но, в отличие от француза, молчаливый и добродушный. Вот только Николаса не проведешь. Если капитан – волк, всегда собранный, злой, готовый броситься на добычу, то Микаэль – это рысь: ходит мягко, обманчиво расслаблен, двигается плавно, неторопливо. Пушистые, неопасные с виду лапы большой кошки таят до поры острые иглы когтей. Вот и человек отца Иоахима наверняка такой же – тронь его или инквизитора, вмиг пожалеешь, что на свет родился.
