от жизни удовольствие. И помни о том, что твой сын — взрослый. Теперь ему не нужно так много внимания, как раньше. Лучше потрать свою огромную энергию лично на себя.
Я поцеловал ее в щеку и, пока она пыталась яснее понять мои слова, добавил: — Было бы очень хорошо, если бы ты очень осторожно донесла до Евклида Ивановича мысль, что его дочь уже взрослая. Но при этом не говори ничего лишнего.
Сбежав вниз на несколько ступенек, я обернулся и добавил:
— Да, кстати, если детям что-то запрещают, то им это лишь больше хочется. Помнишь, я об этому уже говорил? Не делайте их бедных деток маньяков своими запретами!
У выхода я поздоровался с Антоном Максимовичем, которого еще не видел сегодня, открыл дверь, выпуская госпожу Евстафьеву. Эмримобиль нам пришлось ждать минут пятнадцать — наверное, не стоило его вызывать, ведь до Старолужской всего минут двадцать пешком. Наконец подкатил старый «Енисей-ПС» с зелеными пятнами на тусклой бронзе пузатого корпуса, мы устроились на заднем сидении. Баронесса, сказала извозчику адрес и, когда он тронул машину, положила мою ладонь себе на лобок.
Я сжал его нагло, беспощадно. Талия закрыла от блаженств глаза и произнесла:
— Трахаться! Хочу четко трахаться!
Да, моя «сестренка» немного сумасшедшая. Но мне, Астерию, иногда хочется такую. Меня пьянит ее энергия и чертовщинка.
— Аид дери! Уже?.. — баронесса была разочарована, что поездка закончилась так быстро.
Расплатившись, мы покинули эрмик и прошли шагов триста вдоль решетчатой ограды, свернули к реке и там, за святилищем Асклепия имелся малозаметный проход. Госпожа Евстафьева явно знала это место и уверенно повела меня к среднему двухэтажному корпусу, но не к центральному входу, а к двери с северной стороны.
— Где-то здесь, — сказала она. — Нужно искать двенадцатую палату.
В коридоре людей находилось немного: пара стариков беседовали, сидя на диване; какая-то дама лет сорока в сопровождении робота-поводыря, поддерживающего ее под руку и жрица Асклепия, в серой рясе со змеей, вышитой на груди.
На нас никто не обратил внимания. Мы прошли до середины коридора, остановились у двери с цифрой «12» на керамическом диске. Я приоткрыл дверь и впустил Талию. Палата, к счастью, оказалась одноместной. С единственной койки на меня гневно смотрели глаза виконта Ковальского.
— Доброго здоровья! — сказал я. Зашел и плотно закрыл дверь. — Как-то нехорошо вышло, да, Густав?
Глава 2
«Инквизитор» в действии
Он молчал. Царапнул ногтями по простыне, сверкнул глазами и ни слова. Лишь когда перевел взгляд на Талию, пробормотал что-то короткое и неразборчивое.
— Хотел меня убить, а теперь сам лежишь едва живой. Как же так, хитрый Лис, сам себя перехитрил? — я ногой пододвинул табуретку и сел напротив него. — А чего глаза такие злые? Не рад что ли нам?
Видно, от множества моих вопросов виконт Ковальский растерялся. Он всполошился еще больше: жадно хватал ртом воздух, пытаясь ответить то на один заковыристый вопрос, то на другой, но вместо этого слышались лишь натужные вздохи. А потом и вовсе случился неприятный казус: послышался рычащий звук, источником которого была его задница.
— Фу!.. Аид тебя дери! — баронесса поморщилась и подбежала к окну, приоткрыв одну створку.
— Эй, хватит пердеть. Отвечай, давай: рад нам или нет? — напомнил я. Вопрос был отчасти бесполезный, но он вполне мог настроить беседу на эмоционально-нужный лад.
— Нет, — злобно проговорил Густав и дернул головой, пытаясь оторвать ее от подушки. Темно-рыжая прядь волос упала ему на глаза.
— Вот скажи, ты дебил? Если не рад, зачем тогда приглашал? Зачем изливался в сердечных сообщениях госпоже Евстафьевой? — я сделал вид, что не понимаю его. Наверное следовало перейти к серьезному разговору, но комичность сложившейся ситуации, продолжала забавлять меня.
Вместо ответа Лис зарычал и привстал, вцепившись побелевшими пальцами в край кровати.
— Лежите, больной, — несильным толчком я вернул его на место. — Вам еще рано вставать с постели. Ладно, оставим пока в сторонке ваше умственное состояние и поговорим о более серьезных вещах. Нам не понравилась ваша манера общения с Талией Евклидовой: это хамство, угрозы… Вы вообще дворянин или как? Нужно объяснять вам, что если еще раз, хоть одним неосторожным словом вы заденете ее, то ваше телесное и душевное состояние станет намного печальнее того, что есть сейчас? Я уж не говорю, что будет с вами, если вы ее заденете физически.
— Я тебя задушу, дрянь! — он снова попытался встать, гневно глядя на Талию. — Очень скоро!..
— Эх, Лис, ты точно не хитрый и вовсе не умный. Раз ты не понимаешь добрых слов, придется объяснять недобрыми поступками. Хочешь прямо сейчас твои кокушки поджарю? И тогда не будет для тебя девушек уже никогда, раз ты так груб с ними, — пальцы правой руки я сложил пучком и направил их так, чтобы фокус магического воздействия оказался возле причинного места виконта. В данном случае магическим воздействием стала обычная температурная магия: взращивать «Огненный Лотос» я не собирался. А вот поднять температуру до крайне неприятной для больного, было именно то, что доктор прописал.
Сначала глаза Лиса расширились, потом налились кровью, и он заорал, одновременно от невыносимого жжения и страха. Страха от непонимания происходящего под одеялом.
— Заткни его подушкой, — попросил я Талию, по-прежнему не снимая неприятного воздействия.
Хотя в коридоре возле 12 палаты никого не находилось в момент нашего визита, все равно имелись опасения, что на вопли виконта сбегутся сестры милосердия, доктора или жрецы. Баронесса рывком выдернула подушку из-под головы Ковальского, прижала к его лицу, навалившись всем весом. Крик тут же оборвался, превращаясь в хрип. Виконт завозился, пытаясь то вывернуться, то оттолкнуть Талию Евклидовна, но для этого сейчас он был слишком слаб и мешали бинты.
— Хватит, дорогая, он нам нужен живым, — сказал я.
И зловеще добавил: — Пока…
Талия нехотя оторвала подушку от его лица и точно змея прошипела:
— Было бы спокойнее, если бы он больше нам не был нужен живым, — после чего баронесса хохотнула, подошла ко мне, положила свои мягкие ладошки мне на плечи.
— Я обещаю… — прохрипел Густав. — Не жгите яйца! Пожалуйста!
Я убрал руку, снимая магическое воздействие.
— Вот, хорошо. Значит даже в твоей голове иногда случаются проблески здравомыслия. Теперь подкрепи свое обещание словом дворянина и поклянись перед… — я задумался: хотя у него на шее болтался медальон Морены, знак темной богини мог быть лишь данью моде.
— Мореной! — подсказала баронесса.
— Ладно, можно и перед Темной. В общем, давай слово дворянина и клятву перед Мореной, что ни лично ты и никто иной по твоему научению не причинит вреда госпоже Евстафьевой ни словом, ни делом, — строго сказал я.
Судя по выражению лица и напряженному голосу виконт серьезно отнесся к клятве. Не берусь утверждать, что теперь я был спокоен за Талию Евклидовну, но совершенно точно можно сказать, что для Лиса его яйца имели огромное значение. И демонстрация моих возможностей стала для него штукой гораздо более серьезной, чем запугивание полицией и прочие расплывчатые увещания. Теперь оставалось перейти к главным для меня вопросам, и я спросил:
— Ну-ка, рыжий мерзавец, поведай нам, кто и зачем из вашей блохастой стаи пытается меня убить?
— Никто не пытается, ваше сиятельство! — Густав приподнял голову и, старясь как можно честнее смотреть на меня, мотнул ей так отчаянно, что мне послышалось как хрустнули его позвонки.
— Так врешь же, сволочь! — рассмеялся я. — Ты хочешь сказать, что уговаривал Талию заманить меня в «Ржавку» лишь для того, чтоб со мной пивка попить?
Вот тут Ковальский снова рот открыл, но сразу произнести ничего не смог. Разумеется, он не дурак: догадался, что его очень замысел с «Ржавым Парижем» я сразу раскусил. Но придумать ранее, заготовить какие-либо объяснения он не счел нужным и сейчас лишь открывал рот точно пойманная рыба. Лишь через секунд десять он родил:
— Хотел поставить тебя на место, что ты вертишь с моей девушкой. Злой был, — ему почудилось, что эта версия вполне сносна и тогда он принялся развивать ее с большим усердием. — Ведь, пойми, граф, Талия мне очень дорога. Талия для меня
