и налево.
— Хм, у тебя не так много времени остается на нас, дед. Но я рад, что ты изменил своё мнение.
— Ты? Рад? С такой-то мордой замороженной рыбы?
— Если я улыбнусь, то с тобой может случиться беда, дед. Это милосердие.
— Если ты улыбнешься, то у меня сердце не выдержит!
— Или обосрешься.
— Всё! Заткнись! Поспешим!
В штаб-квартире широко известной в районе Аракава Сенко-групп тоже сегодня гудели. Человек тридцать, из которых половина щеголяла обнаженными торсами с выполненными на спинах цветными татуировками, напивались довольно дружно, но без фанатизма, так, привычно и со знанием дела. Мы на этом празднике жизни оказались внезапным, но приятным сюрпризом, причем, остаться им до появления перед глазами оябуна оказалось несложно. Невысокий лысеющий старик был относительно трезв, благодушен и расслаблен, пока его не накрыла тень… отца.
Надо ли говорить, что старый преступник втихаря праздновал день рождения внука? Остальным Кирью такое «родство» могло только навредить, а вот я, вляпавшийся в Темный мир до конца жизни, вполне старику Конго годился в родственники, от чего и не думал отказываться. Не потому, что считал такое родство возможно полезным, а, скорее, потому что Хиро Конго, как и сам Горо, знал обо мне кое-что, чего не знали дома. Эдакие… темные отношения, как раз для Темного мира.
Посидев немного со стариками, я отправился домой, с чувством глубокого удовлетворения прощаясь как с бессмысленной суетой этого дня на целый год вперед, так и с таинственным хакером Бадассом, отслужившим своё целиком и полностью.
Раскурочив программу безопасности с ноутбука агента ЦРУ, я обнаружил в ней вшитую документацию, можно сказать, библиотеку, описывающую «дыры» и уязвимости ряда распространенных программ и серверного обеспечения. Эдакую методичку для солдата виртуального мира, долженствующую облегчить ему работу. Приблизительно семьдесят процентов из этой методички были мне уже известны, а вот остальные тридцать более чем пригодились. Мы с Киберсойкой смогли на этом хорошо подзаработать, создав неуловимого, но очень исполнительного Бадасса, которым, как совком, принялись сгребать сливки в японском сегменте дарквеба, у которого в данный момент был жестокий дефицит исполнителей.
Работать пришлось много, но окупилось это хорошо. Потеряв около двадцати трех процентов денег на запутанных схемах вывода, мы с Сахаровой, каждый, получили по четыре с половиной миллиона йен, которые девушка обналичила по своим связям. Не великие деньги, если так подумать, всего пара лет работы обычного офисного клерка. Поэтому я и не хочу больше работать. Бессмысленная трата времени и сил, высасывающая душу, лишающая будущего и возможности развиваться.
Нужно придумать что-то другое.
Придумать не получилось. В темноте вечера, прямо посреди улицы, по которой я неторопливо возвращался домой, на моем пути встал человек, сложивший руки на груди.
— Ага, — скрипуче сказал человек, — Я так и знала, что ты долго не усидишь со старыми алкашами. А пацаны тебя стремаются, не стал бы ты им бухачку портить! Вот такой вот ты абрикос.
— Хорошая дедукция, — похвалил я Хиракаву Асуми, останавливаясь перед ней на расстоянии, чтобы совсем уж не нависать, — И?
— Хм, — выдохнула та, подходя поближе самостоятельно и задирая голову, чтобы сверкнуть своими ярко-синими глазами, — Идём, покажу кое-что.
Схватив меня за руку, одноклассница целеустремленно потащила меня за собой. Сопротивляться я не стал, всё-таки, сегодня весь день был зарезервирован под бессмысленные поступки и телодвижения, так что сыграть на руку девушке, которая полгода себя вела практически примерно — было правильно.
Вели недалеко и в относительно знакомые места, то есть на квартиру, которую снимали для Хиракавы. Причем, решительно затолкав меня внутрь и щелкнув замком, Хиракава продолжила хранить таинственное молчание. Это уже было слегка неконструктивно.
— Единственное, что я здесь не видел, — постановил я, внимательно оглядев комнату, — Это ящики с твоим нижним бельем.
— Ага, — кивнула разувшаяся девушка, сверлящая меня взглядом, — Именно его я тебе и собираюсь показать…
И, что интересно, не обманула, причем начав с уже надетого на неё саму. Таким оно пробыло недолго,
Поцелуи, объятия, попытки порвать ткань моего костюма особо крепкого пошива, обнажение тел, вздохи, пыхтение, нетерпеливое недовольство при виде презерватива, подзатыльник, глухой вскрик решительно действующей девушки. Секс. Он идет по нарастающей, стремительно и беспощадно. Дорвавшаяся до половой близости «надевшая черное» ненасытна, впрочем, как и я, уже полгода как не видевший женщины. Затем вынужденный перерыв глубокой ночью, кому-то нужно добежать до ближайшего комби за новыми презервативами, а кто-то угрожает этому кому-то, что если он не вернется…
Он возвращается. Снова секс. Глухие вскрики, истерзанная крепкими зубами подушка, сломанные держатели на ручке душа, разлившийся шампунь, попытка укусить меня, новый подзатыльник. Возмущение, страсть, секс. Утро.
Раннее утро. На готовящегося встать и уйти меня голой женщиной вывален ящик из комода, в котором были сложены её трусы и бюстгальтеры. Чистые, разумеется.
— Я обещала показать! — в улыбке Хиракавы мало от самой улыбки, скорее лишь попытка сделать что-то иное, нежели стонать на мне или подо мной еще и еще. Вырваться из транса, куда кануло последние несколько часов.
— Обещания надо держать, — киваю я, вставая.
— Я хочу еще! — мне вешаются на шею, — Мы…
— Если хочешь, то да.
Пора домой, поднимать семью на пробежку. Долг зовёт.
///
Она тряслась под душем, причем вся по разному. Ноги ходили ходуном, между ними аж всё вибрировало и сжималось, живот бурчал так, что даже соседи, наверное, слышали. Руки, плечи, голова, всё ходило в своем, особом, ритме. В мозгах было пусто и зудело. Всего было два желания — попить воды и, чтобы внезапно вернувшийся Акира засадил туда, где сейчас стало пусто. Продолжил волшебство.
Ледяная вода лупила по дёргающемуся телу, Асуми её вообще не чуяла. Не до того было. Её колбасило так, как не колбасило еще никогда.
Причем, это она могла бы утверждать, если бы могла в данный момент утверждать хоть что-нибудь — дело было отнюдь не в Акире Кирью.
Совсем не в нем.
То, что они устроили — было очень классно, но временами. Когда он нависал над ней, весь такой невозмутимый, здоровый и рельефный, Хиракава прямо таяла, завершения у неё шли одно за другим, как будто прорвало. Но вот когда она занимала верхнюю позицию и скакала, пялясь на это невозмутимое табло, снявшее, к её счастью, очки, то волшебство нехило так развеивалось, а вот неприличный хохот из груди не рвался лишь потому, что слишком большой кайф получали
