с тем образом, который закрепился в моем сознании за всегда простым и добродушным Сэмом.
Однако другу удалось удивить меня:
— Мне бы очень хотелось Вас нарисовать. Я понимаю, наверняка, у Вас плотный график и слишком мало времени, чтобы тратить его на портреты, но если все же когда-нибудь появится свободный часок, не могли бы Вы зайти в мою студию? — спросил Сэм, слегка улыбнувшись и сильнее закутываясь в свой вязаный шарф.
Если учесть все то, что я знаю о друге, уверен, предлагая подобное Мартину Никсу, он очень волновался. А значит, его слишком уж основательно приспичило нарисовать меня, раз он сумел попросить об этом, превозмогая природную робость.
— Я подумаю, — сказал, принимая визитку Сэма, которую он неуверенно протягивал мне озябшими пальцами.
— Может, перейдем на ты? — без единой мысли в голове предложил я, просто устав притворяться и решив дать себе волю в общении хотя бы в этой малости. — Раз уж мы похоронили нашего общего друга.
— Да, я тоже считаю, что такая печаль стирает границы между людьми, но не решился первым предложить Вам… то есть тебе, — сказал Сэм, посмотрев мне прямо в глаза.
— Рад был повидаться, Сэм, — в сердцах сказал я, едва не выдав себя, когда пожимал вновь протянутую руку друга. — Даже несмотря на обстоятельства этой встречи, знакомство вышло приятным, — добавил я.
— Взаимно, — кивнул друг, и мы разошлись в противоположных направлениях.
Лишь сделав несколько шагов, я позволил себе обернуться, чтобы проводить спину закадычного друга, исчезающего в сгустившемся тумане.
Дебора.
После сегодняшней выставки мне было как-то не по себе. Я снова и снова прокручивала в голове момент смерти того парня из клиники. Теперь я знала его имя — Итан Рид. И это делало его еще ближе или реальнее, не знаю, как правильнее описать то, что я ощущала. Однако я никак не могла отделаться от мысли, что та встреча и сегодняшнее узнавание его портрета на выставке — все это кусочки какой-то роковой головоломки, которую я никак не могу сложить воедино. Увидеть цельную картинку…
Я вспоминала, как умирал Рид, а потом резко возвращалась мыслями к Мартину. Меня ошеломлял факт их знакомства с Итаном. Мерещилось, что это что-то невообразимо запретное, запредельное… Словно они из разных миров, и их встреча немыслима в одном измерении.
А потом я старалась до мельчайших подробностей припомнить, как вел себя сегодня муж. Что говорил, как смотрел…
Заметив на выставке портрет Итана, Мартин мгновенно изменился в лице. Он был взволнован, нервничал…
А впоследствии я вообще нашла его на улице. И вид у него был неважным. Поверхностное дыхание, судорожные вздохи…
Они с Итаном были настолько дружны? Почему я никогда не слышала о нем?…
А картины мне, безусловно, очень понравились! До такой степени, что мне бы очень хотелось повесить некоторые из них в этом огромном мертвом доме. Они бы мгновенно оживили его своими теплыми красками.
Рассматривая нарисованный Сэмом портрет Итана Рида, я не могла не отметить, что тот был полной противоположностью Мартина. В больнице этот контраст во внешностях не настолько сильно бросался в глаза. Да и вообще — с чего это мне вдруг вздумалось сравнивать этих двух мужчин??
Однако напрасно я задавалась этим вопросом. Мозг продолжал подбрасывать мне картинки:
Карие глаза, пухлые губы, беспорядочно торчащие в разные стороны каштановые волосы… Признаться, черты его лица не были такими идеальными как у Мартина. Однако несмотря на это, в нем была какая-то особенная привлекательность. Ни с чем несравнимое обаяние.
Наверное, именно своей харизмой он притягивал к себе стольких людей. На выставке было так много тех, кто считал себя другом Итана! И чувствовалось, что они и в самом деле настоящие товарищи. Как и говорил художник Сэм.
То, как все горевали по Риду, заставляло волей-неволей задуматься, стал бы хоть кто-либо так же оплакивать Мартина? А меня саму? Кто-то будет тосковать по мне, если я вдруг исчезну?
Наверное, только тетя Рози и Дженни. Ведь у меня не осталось больше друзей. Мартин даже полноценно общаться ни с кем не позволял мне.
Вернувшись домой, я села за свое новенькое пианино. Однако даже музыка не смогла отвлечь меня. Картинки прошедших дней вихрем крутились в голове, создавая причудливый калейдоскоп эмоций и ощущений.
Я никак не могла осознать и объяснить свои чувства, когда Мартин обнял меня. Как ни странно, он никогда раньше не обнимал меня. По крайней мере, я не помню, чтобы это было сделано, как бы это сказать, с чувством… с теплотой. Эти объятия были такими уютными, нежными, будто он пытался закутать меня в защитный кокон своих чувств. Спрятать от всего мира, но не эгоистично как прежде, а с целью обезопасить, подарить покой.
Как все изменилось! Обычно я нуждалась в защите от самого Мартина.
Но было кое-что еще. То едва ощутимое, что когда-то уже проскальзывало между нами. Еле уловимый трепет, гасимый в груди жар, которому я не давала вспыхнуть, страшась последствий своих эмоций. Тушила, не позволяя тлеющему внутри огоньку разгораться в пламя. Ведь страсть, пробудившаяся к этому человеку, могла снова захватить разум и закинуть меня в совсем другой огонь — опасный и темный. Удушливый, запирающий волю и ограничивающий свободу. Я боялась довериться Мартину, кем бы он ни был сегодня. Дрожала от одной только мысли, что этот мужчина вновь может пробраться в мое сердце, разрушая, сдавливая, обжигая своим грубым холодом.
Но все изменилось…
Подняв крышку инструмента, которую было уже закрыла, я стала играть веселую мелодию. Сама бы не смогла объяснить, что же на меня нашло! Однако сейчас мне впервые за долгое время хотелось чего-то радостного, задорного!
Услышав веселые аккорды, раздающиеся из гостиной, в комнату робко заглянула горничная, за ней подошла и вторая, потом кухарка. И вскоре в большой гостиной началось целое столпотворение сначала молча притоптывающей в такт мелодии, а затем с моего молчаливого согласия — и пляшущей под живую музыку прислуги.
Мне не верилось, что все это происходит наяву! Но как же было хорошо!
А затем дверь в комнату вновь отворилась, и оттуда показалось изумленное лицо Мартина. Все мгновенно застыли, со страхом в глазах повернувшись ко мне.
В другое время я бы сделала тоже самое, готовясь к худшему. Теперь же я лишь смущенно улыбнулась, застигнутая врасплох.
— Продолжайте, не буду мешать, — сказал муж, поймав мою улыбку и ответив хитрым подмигиванием.
И дверь снова закрылась, оставляя в душе расцветающее тепло.
Удивлению прислуги не было предела!
