б проваливали подобру-поздорову. А им, значит, хоть бы хны. Сидят себе, зенки свои на меня пялят, и ухмылочки на лицах изображают.
Сидят они так, а мне кусок в горло не идет. Неллька уже чуть ли не пол-пиццы затрепала, а я только один кусочек и схавал.
— Аппетита нет? — спрашивает меня Нелля заботливо.
— Нет, — говорю, — просто люблю смаковать.
В итоге дождались мы, когда принесли нам мороженное с фруктами, а пиццу я решил домой забрать.
Сидим мы, жрем это мороженное, и тут Лешка вдруг встает и идет, типа, в туалет. А сортир этот прям рядом с ними находится. Но он, значит, решает прогуляться через весь зал, и специально, зараза такая очкастая, мимо нас проходит, гримасы мне строит и лыбу свою кривозобую давит. Потом он в сортир зашел, и сразу же от туда вышел, вернулся обратно, и усадил свою жопу на место.
И тут, только он сел, Соня встает, дылда эта великовозрастная, и тоже идет нарочно мимо меня, и сосиски свои большие оттопырила, и как бы подбадривает меня этим. Ну серьезно, спектакль какой-то форменный, или цирк шапито приехал.
Уселась она в итоге на место свое, и тут Настя поднимается, и идет прямо к нам. Подходит такая, улыбается по-идиотски, и мне подмигивает, да так часто ещё, будто у нее нервный тик какой-то.
— Здравствуйте, — говорит она своим писклявым голоском, — извините, пожалуйста, что я вас отвлекаю, вижу, что у вас свидание. Но вы не скажите, какую пиццу вы брали, а то мы выбрать не можем.
«Вот засранка какая наглая. Чепуху тут какую-то несет несусветную», — думаю я, а сам уже закипаю вовсю. Я её кивками мелкими и глазами злющими отправляю обратно, а ей хоть бы хны. Она вообще смотрит только на Неллю и улыбается, типа, сама невинность.
— Мы «Вкусную» брали, нам понравилась. Жень, тебе же понравилась?
— Да, да, конечно, — говорю я так спокойно и мило, а сам внутри горю, короче.
— Спасибо большое, вы очень добры. Хорошего вам дня.
— Спасибо, и тебе тоже, — отвечает ей Нелля.
— Спасибо, до свидания, — говорит вертихвостка эта мелкая и возвращается к остальным.
— Странно, — обращается ко мне Нелля, — ее мысли и мысли ее родственников, я тоже не могу прочитать.
«Какие родственники?! Пиявки назойливые, вот, кто это!» — говорю я про себя.
— Может, у них сверхспособность такая, типа, блокировать чужие способности? — говорю я Нелльке и делаю такой задумчивый вид.
— Да, наверное.
Ну, в общем, я понял, что от этих натоптошей приставучих надо сматываться. Поэтому я закидал по-быстрому мороженное себе в пасть, швырнул пиццу в рюкзак, оплатил счет, и даж сдачи не стал ждать. Тип, на чай оставил полтинник. Пускай думают, что я щедрый такой, хоть и тупой, как пробка.
Вышли мы, короче, из этой забегаловки и пошли куда-то. Нелля вела нас, и опять болтать о чем-то начала, а я иду рядом и смотрю назад. Эти оболтусы сразу же вышли после нас и за нами поперлись. Я им махаю рукой, типа: «Проваливайте. Чё надо-то вам?». А им все равно. Идут и идут, как ни в чем не бывало. Соня эта по середине, а мелкие по бокам. Радостные конкретно, вообще. «Вот, — думаю, — что они себя шпионами воображают какими-то или просто злить меня им нравится?
Ну, идем мы, значит, так, и тут вдруг, возле какой-то хибары Неллька остановилась резко, а я по инерции вперед на метров десять прошел, аж возвращаться пришлось.
Нелля стоит че-т довольная такая, улыбается вся, как дурешка, и на меня смотрит не отрываясь, а я на засранцев этих поглядываю все время. Как мы остановились, они тож притормозили, и на скамейку уселись, и опять пасут нас.
— Ну, ладно, Женя, я домой пошла, — говорит Нелля и на хибаур эту страшную показывает. — Спасибо тебе за прогулку, за розу белую, сережки, конфеты, пиццу.
За все, короче, поблагодарила меня, а я такой:
— Не за что, — и всё. Только это и смог придумать.
А она, значит, стоит и ждет чего-то. Ну, я типа, фильмы эти смотрел и понял, что, видать, засосать её должен. А эти гиббоны на скамейки сидят, и губешки свои в трубочки скатали, типа, говорят мне: «Целуй уже. Че ждешь-то?» А мне как-то не удобно когда так смотрят. Поэтому Неллька пождала немного и ушла.
— Пока, Женя.
— Пока.
Глава 17. Прощай, черный ворон.
Ну и пошла она в домишко свой задрипанный, а я рядом на скамейку плюхнулся, как сарделька переваренная, и голову руками закрыл. «Ну все, — думаю, — песенка моя, как говорится, спета. Завещание уже надо писать, хотя и оставлять-то нечего».
И тут эти дундуки подходят ко мне и улыбаются все, да так широко, что аж рожь их на улыбки не хватает. А мне даже и злится на них лень.
— Почему не поцеловал? — спрашивает Соня.
— Ай, отстаньте, — отмахиваюсь я от них, как от мух на хлебе.
— Ничего страшного, — говорит Настя, типа, она знаток какой, — в следующий раз поцелует.
— Не будет никого следующего раза, — сказал я раздосадованно.
— Почему? Ты же нашел себе девушку, — говорит Леха.
— Ну и что? Любви-то этой нет. И я, вроде как, чувствую, что умираю. Прям ощущение такое тяжелое.
Они на это ничего не ответили, а просто сели рядом со мной. Ну, и сидим мы так, и греем скамейку своими жопами, и молчим. И тут Лешка, осел этот мелкий, как затянет песню про черного ворона, который над трупаками вьется. «Вот, — думаю, — подбодрить решил, спасибо большое». Хотя песня-то, как нельзя кстати пришлась. И сама она, правда, очень красивая. А Леха ещё затянул её прям как надо, девчонки всплакнули даже не много.
— Слушайте, — вдруг опять запищала мелкая, — а давайте на озеро пойдем, уток кормить! Мне это всегда помогает, когда грустно.
— Ага, что-то я ни разу не видел, что б тебе грустно было, — говорю я ей, а она это мимо ушей пропускает.
— Пойдем, Жень?
— Да, пошли, Женя, пройдемся, — поддержала Настю Соня.
— Ладно, ладно, не отцепитесь же.
Ну и пошли мы, значит, на это озеро. То есть как: они шли, а я еле как плелся сзади. Но сначала мы ещё в ларек зашли и купили две булки хлеба. А Настя, естественно, начала выклянчивать у меня, что б я ей трубочку с кремом купил. И остальные тоже захотели, конечно, чего-нибудь. Ну я и купил им на оставшиеся 300 рублей, трубочек этих и пирожных всяких. Так сказать, решил их напоследок побаловать, перед тем как я коньки отброшу.
Пришли мы в итоге на это
