Это была узкая площадка примерно на уровне шестого этажа. В незапамятные времена сюда вела железная лестница. Ее ржавые останки свисали вниз метра на два. Дальше от лестницы остались только костыли, да и то не все. Зато на площадке имелась самая настоящая дверь, которую Карлссон и распахнул перед Катей.
– Заходи, – пригласил он.
И Катя вошла, стараясь не думать о том, как будет выбираться из Карлссонова гнездышка.
Когда-то здесь была обычная квартира. Когда-то – это, наверное, лет тридцать назад. С тех пор осталась какая-то мебель, наверное, очень древняя. Рассмотреть ее подробнее было трудно, потому что освещения в Карлссоновой берлоге не имелось. Зато была вода, холодная и горячая, и санузел с древней чугунной ванной и еще более древним унитазом. Но эти «подробности» Катя узнала позже, сейчас зайти внутрь она не рискнула.
Дверь вела на кухню, и, если оставить ее открытой, на кухне можно было кое-что разглядеть. В комнатах было темнее. Окна заросли таким слоем грязи, словно их не мыли со времен Отечественной войны 1812 года. В коридоре и прочих помещениях царил абсолютный мрак.
– Слушай, а свет зажечь нельзя? – попросила Катя.
– Свет? – Карлссон поскреб пятерней мускулистый затылок. – А зачем?
– Затем, что темно!
– Темно?
– Да, темно! – сердито сказала Катя. Ей показалось, что Карлссон ее дразнит. – Я ничего не вижу!
– Прости, Малышка, – извинился Карлссон. – Я как-то не подумал, что тебе нужен яркий свет.
– А тебе он, что, не нужен? – желчно спросила Катя, в очередной раз пожалевшая, что решила отправиться в гости.
– Мне – нет, – сказал Карлссон. – Мне света хватает.
Оказалось, что Карлссон видит в темноте, как кошка.
«Интересно, какие еще сюрпризы он мне преподнесет?» – подумала Катя.
– Завтра я сделаю свет для тебя, – пообещал Карлссон.
– Тогда в следующий раз я побуду у тебя подольше! – заявила Катя. – А сейчас я пойду домой!
«Сейчас он скажет: никуда ты не пойдешь! – подумала она с замиранием сердца. – Останешься здесь навсегда!»
– Не пойдешь, – сказал Карлссон. – Ты свалишься и что-нибудь себе испортишь.
Катя проигнорировала его замечание. Она вышла на площадку, посмотрела вниз… И вцепилась в ржавые перила, потому что колени у нее предательски ослабели. Нет, сама она никогда в жизни не сможет…
– Тебе совсем ни к чему спускаться, – мягко произнес Карлссон, встав у Кати за спиной. – Ты ведь собираешься к себе домой, да?
– Да, – хриплым голоском проговорила Катя.
– Тогда тебе – наверх! – сказал Карлссон.
Миг – она снова оказалось у него под мышкой, и пол ушел из-под ног. Но на этот раз путь занял совсем немного времени. «Взлет» на крышу, короткая цирковая пробежка по жестяному «ребру», душераздирающий прыжок с трехметровой высоты… И Катя оказалась на своей «родной» балюстраде.
– Ну ты акробат, Карлссон! – со смесью восхищения и облегчения проговорила она. – У тебя случайно моторчика нет – по воздуху летать?
– Моторчика? – Карлссон явно не читал историю о своем тезке и шутки не оценил.
– Ты так ловко лазаешь!
– Ерунда! – отмел похвалу Карлссон. – Я же… – Тут он осекся и сменил тему. – Ты, наверное, устала? Ты отдыхай. А я завтра приду, если ты не против?
– Нет, конечно! Нам же с тобой – переводить!
«И вообще, я всегда рада тебя видеть!» – хотела добавить она, но не успела.
Карлссон развернулся, стремительно вскарабкался вверх по стене и исчез за краем крыши.
Что ж, по крайней мере, она теперь знает, где он живет.
Катя присела на подоконник. Сердце ее стучало раза в полтора чаще, чем обычно. «Неудивительно, – подумала она. – После такой эквилибристики». Она не рискнула себе признаться, что дело не только в «эквилибристике». Карлссон… Нет, он слишком необычный, чтобы… Чтобы… Ничего.
Переодеваясь, Катя обнаружила, что ее карманы набиты выигранными Карлссоном долларами. Она подавила желание их сосчитать (нечего считать чужие деньги!), завернула их в носочек и спрятала за батарею. Завтра она вернет их Карлссону.
Этой ночью Кате снился бар «Шаманама». Она сидела там, но не с Карлссоном, а с другим мужчиной: аристократически красивым, с короткими, совсем белыми волосами, бледной кожей и бледно-голубыми глазами. Мужчина в упор, не мигая, разглядывал Катю, а ей… Ей почему-то было очень страшно.
Глава двадцать четвертая
Зловещие сокровища Карлссона
Приходит один тролль в гости к другому, а у того в пещере все блестит, жена, теща носятся, как заведенные, мясо тащат, пиво подносят, да так всё уважительно, с поклонами.
– Как тебе повезло с домашними, – с завистью говорит гость.
– При чем тут везение? – говорит хозяин. – Что я тебе – гном-кладокопатель? Просто порядок у меня такой.
– Слушай, поделись опытом! – взмолился гость. – А то меня жена с тещей совсем задрали.
– Ладно, – говорит хозяин. – Тогда слушай. Сижу я как-то, эльфятину наворачиваю, а тут котик подкрался[4]1, раз кусочек стянул – я ему: предупреждение; а он еще кусочек – я ему опять предупреждение; он третий кусочек – я ему третье предупреждение. Так он, зараза, на четвертый нацелился! Ну я его тогда за хвост – и в пропасть. А пропасть тут – полмили, не меньше. Ну ты видел…
– Видел, – говорит гость. – Только я не понял: при чем тут жена и теща?
– При том, – говорит хозяин. – У жены два предупреждения, у тещи – три…
Утром Карлссон так и не появился. И днем тоже. Катя занималась разными делами: прибирала, переводила, болтала по телефону с Кариной… А вечером купила карточку и наконец решилась позвонить домой. Вообще-то это свинство с ее стороны – не звонить так долго. Они же там ждут, волнуются…
Трубку взяла мама.
– Ты, Катерина, совсем… Мы с отцом тут как… Трудно было позвонить?
– Трудно, – призналась Катя. – Я, мам, провалилась.
Мама молчала почти минуту, что для нее, как для других – полчаса. Переваривала новость. Переварила.
– На чем срезалась? – деловито спросила она.
– На партизанах.
– Не поняла!
– Историю провалила. Тут у них, оказывается, совсем другая программа.
– Этого надо было ожидать, – процедила мама. – Говорила я твоему отцу…
– Мама, не надо! – перебила ее Катя. – Всё нормально. Я записалась на подготовительные курсы…
– Езжай домой! – не дала ей договорить мама. – Прямо сейчас иди на вокзал, бери билет! Времени почти не осталось, но я попробую.
– Что попробуешь?
– Устроить тебя в наш педагогический.
– Мама, ты меня не слушаешь! – обиделась Катя.
– Я тебя уже выслушала. Приезжай домой и…
– Никуда я не поеду! – закричала Катя.
– То есть как? – Мама даже не рассердилась – удивилась.
– А так! Я же тебе русским языком сказала: я записалась на подготовительные курсы.
– Заочные…
– Никакие не заочные! Нормальные! На следующий год я точно поступлю. Без всяких денег, понятно?
– Не кричи! Ты хоть понимаешь, что говоришь?
– Мама, я прекрасно все понимаю!
– Нет, ты не понимаешь! А где ты будешь жить? Мы с папой не в состоянии…
– И не надо! – воскликнула Катя. – Я все могу сама!
– И что же ты, интересно, можешь сама? – язвительно осведомилась мама. – На панель?
Катя испытала сильное искушение бросить трубку, но удержалась, потому что ей очень захотелось продемонстрировать маме, что она – действительно самостоятельный человек.
– У меня уже есть работа! – заявила она. – Офис-менеджер в риелторской фирме. И получаю я, между прочим, двести пятьдесят долларов в месяц!
По псковским масштабам это была очень хорошая зарплата. Даже больше маминой.
– И за что же тебе будут платить такие деньжищи? – осведомилась мама.
– За работу. И не будут, а уже платят. И это еще не всё. Я еще делаю переводы для одного издательства… И тоже платят неплохо.
– Ты не врешь?
– Мама!
– Ну извини… Вот видишь! Не зря я тебя на курсы гоняла! Всё равно отцу это не понравится… – добавила она.
Катя возликовала. Выходит, мама уже не возражает, чтобы Катя жила в Петербурге. Так просто, оказывается…
– С жильем мы тебе поможем, – сказала мама. – Цены в Питере, конечно, поднебесные, но, думаю, комнату мы с отцом осилим…
– Мама, с жильем у меня тоже все в порядке! – объявила Катя. – Мне фирма предоставила помещение. Правда, это мансарда, и потолок в одной комнате подтекает, зато, представляешь, прямо на Невском!
– Замечательно, – сказала мама. – А телефон у тебя там есть?
– Есть, – Катя продиктовала номер.
Они поговорили еще минут пять, пока не кончилась карточка.
Ну вот, камень с души. Катя очень любила родителей и знала, что они ее тоже любят. Но жить она будет теперь сама. И очень хорошо, что ни маме, ни папе по работе раньше октября из Пскова не уехать. Но, повесив трубку, Катя внезапно почувствовала себя одинокой.
