минимум. Судя по всему, больше там обитателей нет. Заодно завтра сестру еще раз проведать, и искать любовника. Он должен знать о ней больше, чем муж. А возможно, он и убить ее удумал. Ничего, поищем.
С собой почти две штуки баксов, а денег нет. Вот незадача. Он прикинул мешочек, мысленно оценивая его вес. Значит – не в деньгах счастье. Этим мешком разве что прибить кого-нибудь можно, – подумал он с усмешкой.
Оказывается, здесь тоже ездят троллейбусы. Эта мысль очень часто удивляет, когда в другом, неродном городе видишь транспорт, похожий на свой. Те же номера маршрутов. Выдает стоимость и название районов. Пятый, тюрьма, вокзал. Похоже, троллейбус один из последних. Олег вошел в полусонный салон и присел на заднем развернутом. Нужно подумать, собраться с мыслями и еще раз проанализировать.
Он ехал и дремал, время от времени глазея по сторонам. Да, когда-то он здесь родился, но это было в прошлой жизни. На поручне совсем рядом висел какой-то парень, похожий на студента. Почему? А кто его знает, просто ассоциация. Прыщавый, в очках. В руке черный сверток, из которого Олегу прямо за шиворот потекла какая-то дрянь, что-то вроде масла или керосина. На вопросительный раздраженный взгляд парень пожал плечами.
– Я извиняюсь, но если ты подвинешься, я присяду и не буду тут мусорить. Я правда случайно.
Слишком много впечатлений за день. Олег устало отсел ближе к окну.
– Вот ведь незадача. Во времена Макиавелли так тоже делали.
– Что? – Олег не сразу понял, что это к нему.
– Да так, своего рода первое предупреждение, – прыщавый смотрел нахально, – вот жизнь, она – органичная и правильная. Как система. Но в каждом организме появляются субъекты, которые живут для себя. И все хорошо, пока они не начинают менять общий ход событий. Жил себе, да что не жилось спокойно?
– О чем это ты? – спросил Олег, понимая, что молодой человек здесь неслучайно, что он следил за ним, и теперь говорит, абсолютно точно зная с кем и что. Вот только кто он сам, и какого черта?
– Такие, как ты – паразиты. Или, если хочешь знать, вирусы. Они живут и питаются тем, когда общество допускает ошибку. То, что ты есть – это нормальное явление. Не будет тебя, появится кто-то другой. Это всего лишь статистика. – он сделал паузу, пристально глядя в глаза, спина начинала жечь, как будто на ней забыли горчичник.
– Ты зарылся и пора с этим что-то делать. Вернее, все уже сделано. Не обессудь, что для первого предупреждения слишком жестоко. Опыт показал, что пресекать лучше единожды. А если верить химикам, то это предупреждение станет последним. – он встал, предчувствуя открывающуюся дверь.
– Приятно было. Хотя если что, не обижайся. Просто жизнь бывает такой странной… видно, твой ангел что-то проглядел. Эх, зря ты так, хороший ведь парень, – сказал он с сожалением и растворился в дверном проеме.
Спину жгло. В висках стучало. Сердце обещало выпрыгнуть или пробить грудную клетку. Хотелось дышать. Он вывалился на улицу. Не получилось. Траванул, гад. И за что? Зарвался. Предупреждение. Найти бы тебя и… в глазах что-то вспыхнуло, огромное, светлое. Обнимая телеграфный столб, Олег приземлился на мостовую. Какие-то женщины вызвались хлопотать.
– Тебе и правда плохо?
– Нет, не пьяный, – подхватила другая. – Скорее, помрет ведь.
– Если мы его нашли, значит – так было надо. А помрет ли – не все ведь от нас зависит, – женщина остановила такси. Уходя в глубины себя, Олег подумал, что странно они о нем заботятся. Но его последняя часть жизни вообще была странной. Да и кто способен отказаться от помощи, когда, во-первых, чисто физически не может этого сделать, а во-вторых, она все-таки помощь, пускай и не по объяснимым причинам. Меня спасут, – подумал Олег.
– Ты погляди, изверги… всю душу из него вынули, – знахарка склонилась над телом, прикладывая руку ко лбу.
– как же ему без души-то? Гляди помрет со дня надень? – спросила другая.
– Не, этот выживет. И душа у него есть, только бродит где-то. Может, вернется, а может и нет.
– Как же его лечить, бездушного? – запричитала та, что помоложе.
– Как-как? Да так же, как и всех. Если жизнь нам его доверила, значит – надо. А не поднимем… – она помрачнела, – Значит, тоже надо было. Воды горячей.
Молодой человек открыл глаза, удивленно таращась по сторонам. Смотреть больно, думать еще больнее. Где я? Еще хуже – кто? Рыбацкие сети, нет занавески. Шум моря. Я знаю, что такое море. Может быть, я моряк? Из глаз слезы. Жил. Огненное солнце палило прямо с потолка.
– Бредит.
– Опасно бредит. Того и гляди, нехорошо станется.
– Помрет?
– Хуже. Станет кем-нибудь. А потом тащи всю жизнь крест, что это мы его таким сделали.
– Мы и так его тащим, – вздохнула собеседница. – Ну-ка раскинь на будущее. Хотя нет, какое из него будущее? Он сам не свой, нам и прошлого-то не знать. На настоящее.
Парень затрясся и стал что-то шептать. Имена, голоса, разные. Человеческие, птичьи, нечеловеческие.
– Быстрее, – ведунья схватила парня за плечи и попыталась разбудить, – Со стены, быстрее, – она отдавала непонятные указания другой женщине, но та, вопросительно глядя, все понимала. Дверца шкафа открылась, и оттуда показался ряд стеклянной посуды. Разное было в той посуде.
– Лей ему в рот, пока совсем не обезумел. Пришли духи и им нужно тело. Не видишь чтоль? – она спросила почти крича.
– А если хуже будет?
– Не будет. Тот другой не такой уж и плохой был.
– Только безумный какой-то.
– Тебе ли знать, умный или безумный? Да и сама подумай, к нам в своем уме попадают? Так-то. Потому не спорь. Лей. Это я решила, а значит – и платить буду, если придется.
– Будешь, все мы заплатим, – сказала подруга и открыла флакон.
– Все не лей, немножко. Осатанеет еще, или сгорит совсем.
Их странный пациент на мгновение стал приходить в себя. Глаза его расширились, на лице показалась мольба. Но капли вязкой золотистой жидкости уже прикоснулись к его губам. Огромный знойный шар бился ритмичным сердцем. По его поверхности расходились красные, пульсирующие линии. Пахло ванилью и дегтем. Блеяли козы. Шум моря тонул в пульсирующем звуке.
– Хочешь, я буду твоим сердцем? – спросил шар, – Я хороший.
– А где мое сердце?
– Ты потерял его. Как же тебе без сердца?
– А кто я без сердца?
– Кем бы ты ни был, но я стану твоим сердцем, – ответил шар и приблизился.
– Но если ты станешь сердцем, меня не станет?
Шар уже не
