голове звучало ее возмущенное: «У нас только прабабка необразованная была!», сердце колотилось у самого горла. Моросящий дождь ударил по глазам, и я сослепу чуть не врезалась в человека, который стоял у подъезда.
Он-то что здесь забыл?
Аскольд был в своем неизменном черном костюме, невозмутимый, как статуя. Руки сложены на груди, в волосах блестят дождевые капли. Просто оживший памятник богу пафоса.
– Мы что, договорились встретиться? – Я отступила, пытаясь выровнять дыхание.
– Не совсем, – уклончиво ответил Аскольд.
– Тогда что ты здесь делаешь?
– Жду.
Я провела рукой по лицу, смахивая противную влагу и пытаясь вспомнить, что писала ему утром. Вроде только вопрос, куда запропастился мой телефон. Или что-то еще? Может, он ответил, а я не прочла?
– А… Зачем?
Аскольд едва заметно поморщился, словно это и так было очевидно.
– Привез тебе телефон.
Антон
За скучной лекцией о безопасности на кухне последовала еще более скучная о видах сахара. Я слушал вполуха, записав в тетрадь только «САХАР» большими печатными буквами. Из головы не шли слова Смотрящего.
Она должна убить. Убить, чтобы обрести силу и только потом отдать.
На моей памяти так работала разве что приватизация дачи. Мама как-то решила продать участок, доставшийся ей от отца, а тому – от государства. Выяснилось, что, чтобы продать, нужно сначала вступить в права собственности. Набегались мы тогда знатно. Нашли потрепанную книжку члена садового товарищества, нарисовали схему участка, сварганили межевой план… Все ради того, чтобы спустя сутки полноправного владения шестью сотками благополучно их сбагрить дальше.
– Белый сахар, прошедший всеобъемлющую очистку, имеет только выраженный сладкий вкус, – монотонно вещала учительница. – У него нет какого-либо послевкусия, он лишен запаха. Зато бурый тростниковый сахар отличается тонким вкусом…
Услышав, почему я не хочу, чтобы к Вере возвращалась сила, Смотрящий хохотал так, что из-под ресниц показались слезы. Отсмеявшись, он сказал, что теперь не грех и увольняться – он видел все. Правда, напоследок все же добавил: «Ты знаешь, что не обязан оставаться с ней? Можешь бросить ее на произвол судьбы и никогда больше не видеть, хе-хе-хе…»
– Сахар – основа всех основ. Это конфеты, фруктовая карамель, пралине, помадки, трюфели…
На произвол судьбы я, может, ее и не брошу, но снова служить Зимней Деве не стану. Мне больше не нужна заморозка. Последнюю волю Хельги я выполнил – спас девочку, что пришла ей на смену, охранял и оберегал. Сколько мог.
– Сахар придает вкус горячим и холодным напиткам, сокам, молочным продуктам, усиливает букет фруктовых блюд…
Экран телефона загорелся новым сообщением.
«Лови, что нарыл пока, Тоха. Матвей Горячев, 1983 года рождения. Не привлекался, машинки не угонял. Школу закончил в 2000-м с золотой медалью в Серпухове. Переехал в Москву. И тут ему прям поперло».
«Почему поперло?»
«Ну, он на Кутузовском живет, рядом с «Москва-Сити». Знаешь, сколько там квартиры стоят?»
– Никифоров! – рявкнула училка. – Вы все знаете о сахаре?
Я задвинул телефон под тетрадный лист. Дождался, пока она отвернется, и напечатал:
«Имя, значит, ненастоящее?»
«Зарегистрированный псевдоним… Как если бы он книги писал. Только он под ним муру свою про колдовство двигает. Зато летает под настоящим именем…»
«Знаешь куда?»
«Обижаешь!»
«Ну?»
«Последние три раза – Тель-Авив. Я не нашел, где он остановился, базы там закрыты, но думаю, катался затем же, зачем все богатеи».
«И зачем?»
«Лечиться. Сдается мне, болен наш Матвейка».
Вера
– Это не мой телефон.
За окном тихонько накрапывал дождь. Я сидела в уютном салоне «Майбаха», пахнущем кожей и ладаном, и разглядывала перламутрово-переливающуюся коробочку на коленях. Аскольд вручил мне ее пять минут назад, и я чувствовала себя страшно неловко. Как люди вообще принимают подарки?
– Зато им сразу можно начать пользоваться, – пожал плечами Аскольд. – Сим-карта уже внутри.
Я покосилась на коробочку. Если мне не изменяла память, шестой айфон всего недели полторы как вышел, и купить его в Москве было проблематично. Разве что ты вездесущий маг, которому кроме загробного мира доступны новинки из Нью-Йорка.
– Это лишнее.
Фраза прозвучала резче, чем я хотела. Отопление в салоне не работало, но мне почему-то стало жарко. Я провела тыльной стороной ладони по горячей щеке.
– Я думал, таргетолог всегда должен быть на связи, – уронил Аскольд в пустоту.
– Должен.
Я вернула руки на колени, старательно не касаясь коробочки. Дурацкая ситуация. Мы же даже не друзья.
– Так ты не знаешь, куда делся мой телефон?
Аскольд достал из подставки в подлокотнике стаканчик с кофе и сделал глоток.
– С какого момента ты ничего не помнишь? – негромко поинтересовался он.
Я невольно заерзала на сиденье.
– С того, как поцеловала девушку.
– Я отвез тебя домой, – бесцветно сообщил Аскольд. – Это все.
– Все? И я даже не спорила?
Тонкая усмешка искривила угол рта.
– Почти нет.
– И никому при тебе не звонила?
Он покачал головой.
– Значит, ты не знаешь, где я оставила свой телефон, – заключила я. – Печально.
Аскольд снова пожал плечами, как бы говоря «тоже мне проблема».
– Ладно. Все равно спасибо. Я наверное… – Я положила коробочку на бардачок и взялась за ручку двери, но тут ладони знакомо закололо.
Холод защекотал кожу изнутри, пытаясь дотянуться до сидящего рядом чернокнижника. Где-то на границе сознания раздалось тихое и мерное сердцебиение. Нет, ну только не опять, пожалуйста!
Я резко выдохнула, пытаясь загнать это ощущение поглубже. Не надо было тогда замораживать его порез. И в клуб ехать не стоило.
– В чем дело? – настороженно спросил Аскольд.
Кожа у него была тонкая и сухая, как у очень больного человека. Интересно, он вообще сегодня спал? И с каких пор меня это волнует?..
– Лучше тебе держаться от меня подальше, – буркнула я.
Бумажный стаканчик дрогнул в длинных пальцах. Аскольд тихо рассмеялся. Его смех напомнил звук, с которым рассыпается трухлявое дерево.
– Держаться подальше… – эхом повторил он. – Забавно, забавно. Хочешь кофе? Можем посидеть где-нибудь. Вон там вывеска.
Да что с ним не так?
– Вот именно это я и имела в виду, – пробормотала я, пытаясь открыть дверь одной из четырех кремовых кнопок на панели. – Мне тоже лучше держаться от тебя подальше.
Лицо горело. Дверь никак не открывалась, а он продолжал тихонько посмеиваться, как какой-нибудь старикашка.
– Что смешного? – оставив попытки выбраться из машины, я развернулась к нему всем корпусом.
– Обычно это я говорю, чтобы люди держались от меня подальше, – мягко проговорил Аскольд. В глазах его продолжали тлеть задорные угольки. – Забавно слышать это от кого-то еще.
– Просто обхохочешься.
Я наконец справилась с дверцей. Ноги приземлились в лужу размером с небольшое озеро.
– …но те, кто поумнее, предпочитают со мной дружить, – донеслось из-за спины. – Особенно если им
