Ознакомительная версия.
– Ну ты, конечно, молоток, – восхищенно причмокнул Техас. – Видно, давал жизни. Как терпели столько лет?
– Любили, – односложно пояснил Филя.
– Значит, договорились, – подвел итог Техас. – Утро уже, скоро Галя придет. Все слушаем дверь.
– Я тоже хочу! – вдруг подал голос Мимир. – Я с вами!
– Куда это ты со мной? – вздыбился Техас. – Зачем?
– Мне тоже очень надо наружу. Я думал, что вы еще ночью сбежите и бабушку мою приведете, а вы тут. А она переживает, где я потерялся. Мне теряться никак нельзя, на меня вся надежда, потому что я – Красный кот.
Этот малопонятный детский лепет, похоже, никого не заинтересовал. Только Лилит, пристально вглядевшись в котенка, вдруг с удивлением протянула:
– Или я сплю, или у меня глюки. Гляньте, как он за ночь вырос! Едва в клетке помещается!
– И цвет поменял, – еще более удивленно поддержала ее Марфа. – Когда принесли, был наполовинку, я еще удивилась: слева серый, справа черный, как по линейке. А сейчас весь серый!
– Я не серый, я красный! – выкрикнул обиженный Мимир.
В это время в замке шевельнулся ключ.
Никогда еще Шона не чувствовала себя такой опустошенной и беспомощной. Эта ночь, принесшая вначале мрак и страх, потом озарившаяся надеждой, закончилась полным фиаско. И в этом не было ничьей вины, кроме самой Шоны.
Как могла она отпустить Котриатора одного гулять по дворцу? Как могла не предусмотреть его маршрут и не подстраховать? Конечно, оправдание всегда можно найти: торопилась к дворовым, после того как Котриатор взял на себя Мут-Сохмет, решила, что теперь все силы следует бросить на спасение Мимира.
Итог не просто плачевный, ужасающий. Не уследив за временем, Красный кот вернулся в исходное котриаторское состояние прямо в коридоре. Там же осталась и прихваченная Петром – неизвестно для каких целей – Баст. Теперь Баст в кабинете котрифея. Без волшебного скарабея, наполняющего ее силой. То есть она не сможет заместить Сохмет, не сможет противопоставить ипостаси зла ипостась добра. И, пробудившись к ночи, великая и ужасная, напитавшись полной луной, закончит свое страшное черное дело.
Возле Петра выставлен круглосуточный пост – второй раз номер с Красным котом не удастся. Мимир по-прежнему в клетке. Во дворце и вокруг него – у каждой двери и подворотни – милиция. Задействовали резервную систему камер наблюдения, теперь каждая щель просматривается. Патрульные машины описывают кренделя и круги вокруг всего комплекса и внутри дворов. В таких условиях штурм, на который решились дворовые, становится невозможным: их в минуту затопчут и передавят.
В Эрмитаже объявлено чрезвычайное положение, поднятые ни свет, ни заря хранители примчались во дворец, и теперь шаг за шагом ревизуют свои владения. Значит, совсем скоро обнаружится и пропажа Скифского кота, который сидит под замком в доме Богарди.
Да еще кэльфята набедокурили – Снотра не уследила. Невидимыми шли все время за котрифеем в зал Петра, а когда того усадили, додумались помахать котрифею петровской рукой…
«Какой из меня котриарх? – ругала себя Шона. – У этого слова даже рода женского нет, что вполне справедливо».
Котриархами у кэльфов всегда были мужчины. И это правильно. Шонхайд заняла этот пост вынужденно и временно – как регент (и у этого слова тоже женский род отсутствует!) малолетнего Мимира. По всему выходило: Мимир станет отличным котриархом – порукой тому гены и образование, и ждать-то оставалось недолго – вот-вот превратится в Красного кота и возглавит кэльфийское сообщество, тут все и начало рушиться.
«Ронни, Ронни, – мысленно обратилась Шонхайд к своему племяннику, отцу Мимира, – как не вовремя ты ушел! Какая нелепая и дикая смерть!»
Вспомнился тот черный день, вернее, белая ночь, уже почти утро, сладкий туман над пустой Дворцовой, теплые от дневной жары ступни Атлантов. Они вышли на улицу все вместе – Шона, Лирай, Ронни и Тьютти. Из-за Тьютти и вышли – она дохаживала последние дни перед родами, очень хотела прогуляться. Ронни повел жену к Зимней канавке. Понятно, они оба были невидимыми – как еще в городе?
А дальше вообще туман, черный, непроглядный – до сих пор не рассеялся. Невесть откуда-то возникший звук мотора, сразу резкий, опасный. Волна горячего воздуха, ударившая по лицу, слабый крик… или стон… И тишина.
Красный кабриолет, со стоящими в нем радостно что-то вопящими подростками, просвистел с Миллионной по Дворцовой, взвизгнул возле Александровской колонны, разворачиваясь, и умчался по набережной Мойки.
Когда Шона с Лираем подбежали к Зимней канавке, Ронни уже не дышал. Тьютти, вся в крови, едва шевелилась. Успели донести до дома, врач стал хлопотать: уколы, срочная операция, кесарево. Первым извлекли Мимира, вполне здорового и живого, а вот близняшка, девочка, даже вздоха не сделала. Тьютти увидела сына, улыбнулась и в ту же секунду ушла вслед за Ронни и дочкой. Не захотела оставаться здесь без них.
Так Шона и стала для малыша мамой-папой, бабушкой, наставницей, опекуншей, регентом, короче, самым родным существом.
Кэльфы, собравшись, решили никаких новых выборов не устраивать, в конце концов, жизнь налажена, неожиданностей не предвидится, Шонхайд – прямой потомок первого Котриарха, пусть и руководит. Она не сильно-то и возражала: порядок в сообществе идеальный, все заняты, все при деле, лентяев и неумех среди кэльфов сроду не водилось, ни интриг, ни скандалов, вся суть руководства в том, чтобы общественные советы вовремя проводить, ну и если спор какой, пытаться уладить. К тому же родственники всегда на связи. Помогут, подскажут. Сейчас не восемнадцатый век, шерстинками письма слать не надо. У кэльфов системы связи наисовременнейшие, людям до таких еще расти и расти.
И вот.
– Можно? – Богарди, Снотра с Лираем, самые близкие кэльфы. Вошли, переминаются. Вроде и начать разговор кому-то надо, а с чего начинать? О чем говорить?
– Шона, – Снотра все же решилась. – Прежде всего, это, заметь, общая точка зрения, перестань себя винить. Ты сделала все, что могла, даже больше. Никто из нас и подумать не мог, что Котриатора можно обратить в Красного кота.
– Я тоже, – согласилась Шона. – Если б он сам не сказал…
– Мы выиграли главное, – вступил Богарди, – время. Есть целый день, чтобы придумать, как быть с Мут-Сохмет.
– Если мы не спасем Мимира, все остальное уже не будет иметь значения, – перебила его Шона. – Вы это понимаете?
– Потому и пришли, – кивнула Снотра. – У нас есть идея.
– Идти на поклон к котрифею? – Шона усмехнулась.
– Откуда ты знаешь?
– А других вариантов просто не существует.
– Да, – согласился Лирай. – Но с чем идти?
– Не знаю, – развела руками Шона. – Не знаю…
– А мы знаем! – радостно обняла ее Снотра. – Давай, Лирай, излагай.
– Надо повторить операцию «Обретение шедевра». Как тогда с Екатериной Великой. Помнишь, с чего Эрмитаж начался?
– Помню, конечно. Только где мы шедевр возьмем? Все посчитано, все описано…
– Ты меня всегда недооценивала, – Лирай делано обиделся. – Кто-то лучше меня здешние сокровища знает? Хранители? Или котрифей?
– Ладно тебе, – махнула рукой Шона. – Не хвастайся. – Неужели правда что-то отыскал? Когда?
– Давно. Придется каяться в преступлении.
– Лирай, кончай придуриваться, не время, – оборвала Снотра. – Не в преступлении, а в мистификации. Вполне нормальное дело, привычное. Для эльфов, во всяком случае.
– Ладно, уговорила, – хохотнул Лирай. – Шарю, значит, я как-то в запасниках. Может, по сотому, может, по тысячному разу. Неважно. Там в одном зале шкаф стоит. Тяжеленный, дубовый, старинный, плотно так к стене придвинут, лет двести никто с места не трогал. Что меня дернуло за него глянуть? Интуиция, скорее всего. Вроде между шкафом и стеной что-то стоит. Я это «что-то» вытянул, смотрю – Голциус, подлинник. Рисунок пером «Вакх, Церера, Венера и Купидон», утерянным считался, эльфы его по всей Голландии четыреста лет ищут, а он, оказывается, вот где. Примерно начало семнадцатого века. Голциус тогда своей гравюрной мастерской владел, к живописи только-только подступался. Шедевр маньеризма!
– Лирай, ну эту историю все знают, она даже в Летописи вошла: как ты нашел, как мы все потом позволили нашему земляку Херберту Хаверкамп-Бегеманну «найти» этот утерянный шедевр за эрмитажным шкафом, как мир ликовал, когда экспертиза подлинность подтвердила. Ты – молодец, ты лучший искусствовед в эльфийском, кэльфийском и человеческом мире. Давай уже к сути переходи.
– Перехожу. – Лирай почесал шею, сморщился. – В гостиной моей висит, видела?
– Конечно. Отличный фантом.
– Фантом в экспозиции. У меня оригинал.
– Как это? – Шона открыла рот и уставилась на Лирая как на пятьдесят третье чудо света. – Шутишь?
– Нисколько. Чего ты рот открыла? Не знаешь будто, что это для эльфов в порядке вещей. Будто в эльфийских домах не была, шедевров не видела.
Ознакомительная версия.
