в творчестве Некрасова, – нехотя сказал Юра.
– А, ну как же, как же. «Ямою грудь, что на заступ старательно изо дня в день налегала весь век…» И прочее в том же духе. А у вас, если не ошибаюсь, по Островскому? Который Александр Николаевич?
– Да, – потупилась товарищ Меньшова. – Патриархальный мир в его пьесах.
– И оба вы представили грамотные, чугунно-безупречные тексты о язвах и пороках страны, стенающей под гнетом самодержавия. К которым (к текстам, я имею в виду, а не к язвам) не придерёшься, даже если очень захочешь. Зато осенью, когда началась рутина, и можно было слегка расслабиться, в ваших ответах начали появляться несколько иные мотивы. Вы, Самохин, написали мини-эссе о переломной точке в послевоенном развитии…
– Преподаватель нам дал задание – сказал, хочет выяснить спектр интересов аудитории. Просил, чтобы сами выбрали тему и не сдерживали фантазию.
– Однако ваши сокурсники, в большинстве своём, фантазию всё-таки придержали. Вы же выдали довольно… гм… своеобразный опус.
– Чисто умозрительная конструкция, – угрюмо заметил Юра, кляня себя за то сентябрьское ребячество. – Я знаю, история не имеет сослагательного наклонения, всё решают законы общественного развития. Но некий элемент неопределённости всё равно остаётся…
– Поясните вашу мысль, если можно, – вмешался в разговор скуластый брюнет, до этой минуты сидевший молча.
– Ах да, – сказал ректор, – я не представил, прошу прощения. Это товарищ Фархутдинов. Из Комитета.
Судя по интонации, имелся в виду отнюдь не комитет кинематографии. И даже не комитет комсомола. «Приплыли», – обречённо подумал Юра. Видимо, эта мысль отразилась у него на лице, потому что товарищ Фархутдинов сказал:
– Ну-ну, профессор, не стоит пугать ребят. Вам же, Юрий, дам пояснение относительно целей и подоплёки нашего разговора. На календаре, как вы могли убедиться, давно не тридцать седьмой год. И вообще не двадцатый век. Если преподаватель на лекции просит вас проявить фантазию, то это – не коварная провокация для выявления троцкистов и диссидентов, а учебный процесс. Впрочем, вы и сами наверняка это понимаете – иначе просто отписались бы, как в сочинении по Некрасову. Вот и мой нынешний интерес достаточно специфичен, но никак не являет собой попытку уличить вас в крамоле. Я доходчиво выражаюсь?
– Вполне, – согласился Юра, чтобы не выглядеть идиотом, хотя сентенции комитетчика запутали его окончательно.
– Замечательно. Тогда вернусь к своему вопросу – насчёт элемента неопределённости, влияющего на историческое развитие.
– Ну, я там писал о появлении «антиграва»…
Ректор, который раньше заведовал кафедрой на мехмате, при этих словах поморщился. Юра почувствовал, что краснеет, и поспешил добавить:
– Я, естественно, рассматривал не технический аспект, не научный. То есть научный, в каком-то смысле, но в несколько ином измерении…
– Не волнуйтесь, Самохин, – обронил ректор. – Формулируйте проще.
– В общем, «антиграв» не только перевернул экономику, но встряхнул социум. Дал людям новую цель, заставил поверить, что масштабное освоение космоса – это не абстракция, не утопия, а ближайшая перспектива. Само изобретение при этом состоялось почти случайно. Я общался с теми, кто в этом разбирается – с дедом хотя бы, он учёный и космолётчик. Читал разные мемуары. И везде так или иначе мелькает мысль, что технология была не просто прорывом – она, по оценкам, опередила науку на сотню лет, а то и на две…
– Продолжайте, – подбодрил комитетчик.
– Вот я и задумался на тему того, как всё повернулось бы, не будь у нас «антиграва». Пофантазировал, как меня и просили, без претензий на серьёзный анализ.
– И какой вы сделали вывод?
– Без «антиграва» стране пришлось бы труднее. Могли бы возникнуть… ну… определённые дисбалансы в сфере материального производства и во внешней политике…
– Ага, – сказал Фархутдинов. – Позвольте, я переведу на русский язык то, что вы пытаетесь столь обтекаемо сформулировать. Не будь того технического прорыва, СССР столкнулся бы с жесточайшим кризисом – и не факт, что сумел бы выстоять. Люди перестали бы верить в свою страну, несмотря на всесильное учение Маркса. Иначе говоря, Советский Союз спасла фантастическая случайность. Или, если угодно, чудо.
Юра пожал плечами – это, мол, ты сказал, а не я. Комитетчик удовлетворённо кивнул и повернулся к девушке:
– Вы, товарищ Меньшова, получив сходное задание от преподавателя, подошли к вопросу с другого бока…
– У меня и близко такого не было! – сказала она испуганно. – Я ничего не понимаю про «антиграв»! И про экономику тоже! У меня там – сказочные мотивы в творчестве советских писателей…
– Верно, верно, – Фархутдинов обаятельно улыбнулся. – Это я и имел в виду. Но вот любопытный момент – ваш преподаватель отметил, что мотивы, которые вы рассматриваете, правильнее будет назвать не сказочными, а эскапистскими.
– Ну… – девчонка растерялась. – Так можно что угодно за уши притянуть! Конечно, если Маргарита на щётке удирает из Москвы в лес, то это, с технической точки зрения, escape в натуральном виде. И с психологической тоже. Но я ведь не на идеологию упирала! Я просто…
– Вы просто любите сказки.
– Да, люблю! – пискнула она с вызовом. – Что здесь плохого?
– Ничего, ровным счётом. Наоборот, это очень мило – особенно в нашу эпоху искреннего, ненадуманного материализма. Скажу вам больше. Люди, чей взгляд на мир представляется большинству нестандартным, а то и странным, весьма нас интересуют – особенно если они молоды и способны к развитию. Мы ищем их повсеместно, в школах и вузах. Это системный подход, продуманная стратегия.
Юра поёрзал на стуле. Ректор спросил:
– Вы что-то хотели сказать, Самохин?
– Нет. То есть да, хотел. Ладно, нам задают эссе, чтобы выяснить, кто способен на нестандартный взгляд. Пусть так. Но мне, простите, не верится, что только мы двое написали что-нибудь интересное. И уж тем более я не верю, что мои мысли об «антиграве» прозвучали как откровение. И что раньше никто до этого не додумался.
– Рад, что у вас не мании величия, Юрий, – заметил Фархутдинов серьёзно. – Вы правы, ваши мысли не уникальны. В прессе эту тему, правда, не принято поднимать, но в определённых кругах она обсуждается весьма интенсивно.
– Да? Я не знал, спасибо. Но если всё это давно не ново, зачем нас вызвали?
– Скажем так, упомянутые эссе – лишь сопутствующая причина. Или, точнее, повод, чтобы познакомиться с вами лично. Если моя интуиция меня не подводит, то вам двоим ещё многое предстоит.
– Например? – Юра переглянулся с девчонкой.
Комитетчик долго молчал, как будто не был уверен, стоит ли продолжать. Потом наконец спросил:
– Скажите, в последнее время с вами не случалось ничего необычного?
У Юры предательски зачесалась ладонь, где притаилась «чёрная метка», но он, естественно, не стал вдаваться в подробности. Сказал осторожно:
– Да
