рубашкой, развернул к себе и поцеловал — долго-долго, и…
И чертов мобильный телефон заорал как оглашенный!
— Н-у-у-у-у… — разочарованно протянула она.
А я сделал самую большую ошибку: глянул на этот дерьмовый экран мобильника!
«HOLOD» — вот что там было написано.
* * *
Дул промозглый осенний ветер, гонял рябь по холодным лужам, ронял в черную воду последние листочки с почти голых деревьев. Ноябрь в полный рост вступал в свои права. А ноябрь в наших краях — это что-то вроде Хтони, только целый месяц и независимо от территории.
— Когда у тебя становится такое лицо — я сразу понимаю, что сопротивление бесполезно, — Вишневецкая подняла воротник своей курточки и совсем по-простому шмыгнула носом. Как будто и никакая не паненка, а так — дворовая девчонка. — Ты уже не со мной, а где-то в другом месте. И это место довольно страшненькое.
— Ну прости, Ясь, а? Надо было вообще не трогать чертов телефон… — мы ждали электробуса на Мозырь на самом обычном Вышемирском автовокзале, я мялся вокруг девушки и чувствовал себя неловко.
— Что значит — «прости»? Тебе ведь сказали по телефону что-то плохое, да? Оно тебя за душу задело, я это сразу поняла. И ты решил пойти и исправить ситуацию. За что же прощения просить? За то, что ты — настоящий мужчина? — она ткнула меня кулачком в грудь. — Давай, побеждай всех и приезжай в Мозырь, будем делать ремонт!
Я не удержался и притянул к себе гибкий девичий стан, обнял, прошептал в самое ушко:
— Ну, что за невезуха, Ясь? Ну, только вот ведь всё… И уже в который раз?
— Всё будет, Ге-ор-р-р-гий! — промурлыкала Вишневецкая и поцеловала меня, встав на цыпочки. — Но я тоже — собственница, и делить тебя с твоей второй тайной жизнью не собираюсь. Разбирайся с этим, и когда сможешь быть только моим — я буду тебя ждать. На месяц, на неделю, на день — но только мой. Ч-ч-ч-ч, я знаю, что ты учитель и все равно будешь говорить про своих детей, уроки и календарно-тематическое планирование. Я точно такая же, это мы опустим, это мы не упоминаем… Я про твою другую жизнь.
— Мгм… — я даже и не знал, что ей сказать.
Кругом она была права. Разве что — у нее тоже была какая-то другая жизнь, но я просто пока не очень стремился про нее разузнать. Все-таки мне хватило знакомства с Радзивиллами, Жевуским, Чарторыйским, чтобы проникнуться к аристократии и аристократам если не презрением и ненавистью, то явным предубеждением и желанием держаться подальше. Были, конечно, и другие аристократы — Рикович, например, или вот — Вишневецкая, но…
Но на горизонте уже показался электробус, который почти бесшумно подкатил к перрону.
Водитель, старый гном с седой бородой, смотрел на нас одобрительно. Даже большой палец мне показал. А потом, когда Яся ушла в глубину салона, на свое место, он поманил меня своим толстым, как сосиска, пальцем и приглушенно прогудел:
— Довезу твою фройляйн в целости и сохранности. Вы такая хорошая пара, йа-йа… Аллес гут! Меня Дитрих Каценкрацен зовут, если что, и под Мозырской грядой меня все знают.
На приборной панели у шоферюги-кхазада в специальных кронштейнах была закреплена самая настоящая боевая секира — там, где у других водителей обычно размещаются собачки с шатающимися головами или иконки-складни. Секира выглядела весьма внушительно, как и ее владелец.
— Пепеляев моя фамилия, будем знакомы, — я пожал ему руку и помахал Вишневецкой, которая уже делала на меня страшные глаза.
Я послал ей воздушный поцелуй и вышел из автобуса: нужно было ведь попрыгать еще под окном и нарисовать ей там на слое пыли того самого дурацкого человечка!
* * *
Глава 2
Синдром спасателя
— Мне нужно изменить внешность, — сказал я, оставшись один на один с самим собой. — Опять.
Я смотрел в зеркало собственной ванной комнаты и видел там свою бородатую рыжую физиономию.
— МЕНЯЙ, КАКИЕ ПРОБЛЕМЫ? — мигом откликнулся дракон. — Я — ЭТО ТЫ, ТЫ ЭТО Я. ТЫ УМЕЕШЬ ВСЁ, ЧТО УМЕЮ Я, Я ЗНАЮ ВСЕ, ЧТО ЗНАЕШЬ ТЫ.
— Черт… — я потер лицо ладонями.
— НЕ ЧЕРТ, А ДРАКОН. РАЗНИЦА СУЩЕСТВЕННАЯ, ХОТЯ КОЕ-КТО ЕЕ И НЕ ВИДИТ, — иногда он бывал жутким душнилой.
Наводка Холода оказалась действительно мерзкой. Не прям чудовищной, чтобы устраивать крематорий открытого типа посреди Вышемира. И не слишком пугающей, чтобы прихватить с собой трость из тайника, но омерзительной настолько, чтобы переодеться в «оливу», в которой после демобилизации щеголяла едва ли не треть мужского населения города, сунуть нож в карман и теперь вот пялиться на себя в зеркало и думать, что делать с рыжей шевелюрой и бородой.
Убрать бы все это к черту, стал бы страшный и лысый…
— А-а-а-а!!! — заорал я, глядя как волосы и борода осыпаются в раковину. — Дерьмище!
— А-ХА-ХА-ХА! А ЕЩЕ ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ ЧЕЛОВЕК! ГЛЯНЬ В ЗЕРКАЛО, КАКИЕ Я ТЕБЕ БРОВИ ЗАБАБАХАЛ!
Брови были внушительные. Как у Филиппа Бедросовича, а то и у самого Бедроса в лучшие годы. Черные, соболиные! И лицо — гладкое, как бабья коленка. Бритое. Мне аж плакать захотелось: знаете, как бывает — когда сбреешь бороду к черту, или в парикмахерской постригут слишком коротко?
— ТЕПЕРЬ ТЕБЯ НЕ ТО, ЧТО ДЕТИ, ТЕБЯ И ЯСЯ НЕ УЗНАЕТ, ГУБОШЛЕП! — сказало отражение и поглядело на меня янтарно-желтыми глазами с вертикальными зрачками
— Это чего я губошлеп, скотина ты чешуйчатая? — удивился я.
— ТАКАЯ БАБА КЛАССНАЯ, А ТЫ ЕЕ НИКАК ТРАХНУТЬ НЕ МОЖЕШЬ! НУ, ЧТО БЫ ИЗМЕНИЛОСЬ, ЕСЛИ БЫ ОНИ ЕЩЕ ОДИН РАЗ ПРОВЕЛИ ТАМ ВСЁ БЕЗ ТЕБЯ? А? НИ-ХУ-ЧЕГО! А ТЫ БЫ КЛАССНО ПОТРАХАЛСЯ!
— Кто-то может погибнуть, соображаешь? — я постучал по зеркалу. — То, что они делают — это дерьмо первостатейное, и я намереваюсь прикрыть эту лавочку.
— НУ, ХОТЬ БАШКУ МЫ КОМУ-НИБУДЬ СЕГОДНЯ ОТКУСИМ?
— Башку откусывать не будем. Однако рожи я сегодня собираюсь бить вдумчиво, — заверил отражение я. — И, кстати — я хочу, чтобы они знали, кто их побил. Мы сможем быстро отрастить волосы обратно?
— Возьми с собой че пожрать, — посоветовал дракон. — Чтобы было из чего отращивать.
— ВСЕНЕПРЕМЕННО, — откликнулся я и вздрогнул: было очень сложно различить, что из последних реплик сказал
