слышал шум час или полтора назад, значит, кто-то есть дома.
Сет действительно обнаружился в их с Нефтидой спальне, в постели. Татуировки на его спине будто шевелились, чернила ползали под кожей, скрывавшей мускулы. Нефтида под ним вскрикнула, заметив Гадеса, бессильно прислонившегося к дверному косяку.
– Какого хрена? – Сет обернулся. – Аид, стучаться не учили?
Но выражение его лица быстро изменилось.
– Аид?
– Мне надо в Подземный мир, – выдохнул Гадес, – но Врата… я не могу открыть Врата…
Он обессиленно сполз вниз и, наверное, упал бы, не подхвати его руки Сета.
– Где Персефона? – отрывисто спросил Сет. – Она откроет.
– Они с Амоном поехали к Деметре, за вещами, – голос Нефтиды звучал испуганно.
– Звони.
Гадесу показалось, он все-таки отключился на какое-то время – потому что почти сразу услышал встревоженный голос Нефтиды, что никто не отвечает. Это было плохо. Но Гадес не мог ничего сказать, его мелко трясло и все-таки стошнило.
– Оставайся с ним, Неф. Я привезу Персефону.
Персефона вздрагивает от сухих рыданий. Слезы давно высохли, и сейчас ей хочется плакать и просить прощения, но глаза остаются предательски сухими.
– Сеф…
Аид сидит у ее постели, гордый, непокорный, сейчас он кажется сломленным, а на его лице отражается та же боль, что гнездится внутри Персефоны. Клокочет в ее легких, болезнью отнимает последнее дыхание.
– Сеф…
– Перенеси меня домой.
Она не хочет умирать здесь, среди белых стен и равнодушной стерильности. Она не хочет, чтобы Аид видел этот момент – но он знает его, чует так же безошибочно, как Цербер – невидимый след.
Персефона хочет умереть дома, под тихий шелест вод Стикса, в запахе асфоделей, под сумрачным небом с фиолетовыми искрами.
Боль прорезала ее тело, не пульсировала, но будто бы накатила. Ощущением слабости, напряжением где-то в области затылка. Софи открыла глаза, шевельнулась: боль не исчезла, но и не становилась сильнее. Как будто воздух сжимал ее.
Но стоило открыть глаза, Софи попыталась понять, что вообще происходит и где она.
Хотя машину матери узнала сразу. Сиденье пахло травами и до сих пор не выветрившимся маслом розмарина – его пролила сама Софи не так давно.
Окончательно просыпаясь, Софи дернулась и поняла, что даже пристегнута ремнем безопасности. Мотор работал, но салон был пуст. Обернувшись, на заднем сиденье Софи увидела небрежно сваленные вещи. Машина стояла около дома, и там еще горел свет.
Первой мыслью было как можно быстрее выскочить из машины матери, потому что ничего хорошего ждать не приходилось. Но ее самой пока видно не было… и где Амон? Они же вместе приехали.
Глубоко вздохнув, Софи попыталась вспомнить сегодняшний день.
Репетиция группы не была скучной, но еще раз смотреть на это Софи не очень хотела, хотя парни из группы ей понравились, да и Роуз была чертовски мила. Потом тот бар… и белобрысая девица, которую Софи никак не могла воспринимать как скандинавскую богиню смерти.
И как же выбесил Гадес! Сначала рассказывает, что она ему жена и чуть ли не единственная, целует… а потом спокойно кивает, пока Хель заливает, как им было весело! Что ж, пусть тогда с Хель и обнимается. В конце концов, Софи понятия не имеет, чем (и с кем) занимается Гадес, пока ждет – как утверждает! – свою Персефону.
Помнится, Софи хотела заехать домой за вещами – она ничего не имела против одежды Неф, но это совсем не ее стиль. А практичного подхода Сета «купи новую» Софи не понимала – да и денег у нее не было. Софи взяла ноутбук, когда сбегала, но остались какие-то памятные вещицы, пара украшений… да и одежда. За одно платье Софи несколько дней билась на «Ибэй», а на серебряный кулон, как у Арвен во «Властелине колец», три месяца откладывала карманные деньги. Это все еще было той жизнью, которую она помнила.
И набор белья, подаренный одноклассницами в прошлом году… интересно, Гадесу нравится черное кружево?
Мысли о нем снова всколыхнули раздражение, и Софи вспомнила, что к матери не хотела ехать одна. Компанию ей согласилась составить Нефтида, но позже вечером – а Софи не терпелось уйти из бара – свободен был Амон, и именно ему в такси она возмущенно высказывала все по поводу Гадеса и «белобрысой дуры».
– Хель просто хотела тебя побесить! – пожимал плечами Амон.
Когда ему надоело слушать, он почти взмолился перестать уже кипятиться.
– Я ничего не понимаю в этих делах! Поговори с Неф, а? Я тут не советчик. А лучше с Гадесом. Но что-то думаю, он не поймет твоей ревности.
От последнего слова Софи взбесилась еще больше и оставшуюся часть дороги доказывала, что никакой «ревности» нет и в помине. И только когда они вышли из такси перед домом Софи, она поняла, что сейчас предстоит вполне конкретная и осязаемая встреча. И она понятия не имела, чего ждать.
– Не волнуйся, – подмигнул ей Амон, – до заката еще пара часов, даже Деметра не посмеет выпендриваться, пока я тут.
– Она моя мать! Что она мне сделает?
– О, ты не знаешь Деметру.
Софи невольно вспомнила, как та явилась к Сету – будто хотела забрать у соседей нашкодившего котенка, а не дочь. Амон тоже помрачнел:
– Ты знаешь, что твоя мать долгое время пыталась сделать из человеческих детей бессмертных? Никто не знает, сколько их при этом погибло. Она прекратила, только когда вмешался сам Зевс.
– Вряд ли она специально…
– Конечно, нет, – Амон даже не скрывал ехидства. – А еще она после этого совершенно серьезно заявила, что пора вместо Зевса кому-то другому руководить пантеоном. А то он, как сказала Деметра, «некомпетентный бабник».
– Зевс стерпел?
– Тогда Зевса поддержал Гадес, а Посейдон выразился так, что я даже повторить эти ругательства не могу. Попробовал бы кто пойти против этих троих – Деметра тут же замолчала. И перекинулась на меня.
– А ты при чем?
Амон явно смутился.
– Ну… я тогда зависал у Гелиоса, мы вместе пили. И я очень громко заявил, что Деметре стоит заткнуться. Очень громко. Она и взъелась, что я-то совсем никакой верховный бог и давно пора официально передать «бразды правления» Осирису.
– Подожди, – Софи даже остановилась, не доходя до дома. Она сама не знала, ей правда настолько интересно или просто не хочется входить к матери. – Ты – глава пантеона?
– Что-то вроде того. Но у нас все гораздо… демократичнее. Но от Деметры я огреб. С тех пор мы с ней не очень ладим.
Больше тянуть возможности не было, и Софи позвонила в дверь, искренне надеясь, что матери нет дома, и они смогут забрать вещи по-тихому. Но, разумеется, она была
