с надписанием «Трисвятого», аккуратно уложил он на лоб почившего, как символ венца победы.
Венчик напоминает всем, кто у гроба, о том, что подвиги христианина на земле в борьбе со всеми страданиями, искушениями, соблазнами и страстями кончились, и теперь он ожидает за них награду в Царствии Небесном. В руки Илия вложил погребальное Распятие и текст разрешительной молитвы. На руки покойного поместил небольшую икону Спасителя, Все молящиеся держали в руках горящие свечи. Свет – символ радости и жизни, победы над мраком. Это выражение светлой любви к усопшему и теплой молитвы за него. Свечи напоминают верующим о тех свечах, которые держат в пасхальную ночь, означая Воскресение Христово. На отдельно приготовленный столик возле гроба протодиакон поставил в большой чаше поминальную кутью. Со свечой посередине. Гроб до конца отпевания был открытым.
Служба погребения состоит из многих песнопений. Все их священник Илия давно знал наизусть. В них кратко изображается вся судьба человека. Основная мысль всех заупокойных молитв напоминает, что за нарушение первыми людьми, Адамом и Евой, заповеди Творца каждый человек снова обращается в землю, из которой был взят, но, несмотря на множество грехов, он не перестает быть образом славы Божией, а потому Святая Церковь молит Господа, по Его неизреченной милости, простить усопшему грехи и удостоить его Царства Небесного. В конце отпевания, прочитав Апостола и Евангелие, иерей Илия сказал разрешительную молитву. Этой молитвой усопший избавляется окончательно от мучивших его земных испытаний и грехов, в которых он покаялся или которые не мог вспомнить на исповеди, и усопший отпускается в загробную жизнь почти святым. Светлым и примиренным с Богом, и с живыми ещё ближними.
Час и двадцать минут длилось отпевание, в конце протодиакон подал Илие мешочек с землёй и священник посыпал её на саван, изобразив на нём большой крест. Землю сыпал он в храме, поскольку не планировал ехать на кладбище. Так всегда делают. Отпевали в храме – к могиле священник может не ходить. Покойника вынесли и все церковники пошли в трапезную, чтобы причаститься «кагором». Мероприятие затянулось, поскольку «кагором» церковь запаслась минимально на три жизни здесь и на одну вечную – там. Говорили, ясное дело, о Боге и о просветлении собственных душ от любви к нему и от любви его к ним. Отец Илия точно так же потянул за рукав белой рясы протодиакона Савелия.
– Отойдём?
Они вышли из трапезной, Илия привычно взял наперсный крест Савелия и потёр его ладонями. После чего сказал с хитрой рожей и интонацией, с которой Савелий до отпевания его отчитывал.
– Вы, батюшка, пошто ударили в челюсть дьяка Зосима запрошлым днём? Трудницы мне пожаловались. Младших саном так нельзя обижать. Он разве виновен в том, что должен подгибаться под ваше преосвященство? Нет! Просто годами не вышел. До сана Вашего не дорос по молодости. Мне как доложить об этом протоиерею Зарайскому Димитрию? Сказать, что Вы нечаянно зацепили скулу дьяка? Ну, шел мимо, размахивал руками и задел ненароком. Или отомстили за что, а?
– Так он меня в храме при пастве да под иконами святых сукой назвал, падалью продажной. Гадёныш! Я если и доложу куда надо правду, так не продажно. Бесплатно.
– Так он же про Вас тоже правду сказал. Сука Вы, батюшка, ещё та! А за правду разве достойно Вам, батюшка, рыло портить сослуживцу, служителю Христову? Сука Вы и есть. Стукач и дружок псов из КГБ. Я бы Вас, святой отец, не будь мы в облачении сановном, уронил бы в нокаут минут на пятнадцать. Челюсть бы пришлось вправлять у хирурга. У нас нет такого. В Зарайск надо ехать. Заодно и настучите на меня Димитрию после операции. Как Вам предложение? Идём, переоденемся в штаны и драповые пальто, да пошли на улицу. Там моё предложение и вступит в силу, если Вы, конечно, не баба трусливая.
– Идите, отец Илия, с миром.– Протодиакон побледнел, хотя «кагора» залил за ворот рясы полторы бутылки. – Я пошутил насчёт протоиерея Димитрия. Ничего я докладывать про Вас и не помышлял. И перед мальцом сейчас пойду извинюсь. Погорячился я. Лукавый натравил, кипеть ему в смоле! Дай бог Вам милости воистину!
– Ну, проехали.– Илия отпустил крест, который чувствительно ткнул Савелия в ребро. – Короче – мне сейчас в Зарайск надо срочно. Не к начальству нашему, не бойтесь. Вечернюю службу отработайте за меня, ладно? А я потом возмещу. Отслужу заутреннюю вместо Вас.
Он похлопал протодиакона по большому животу и пошел переодеваться. А через полчаса забрал с работы воришку Шелеста и они побежали на автовокзал. Надо было успеть в психдиспансер. Дежурный врач, конечно, и ночью будет. Но найти надо специалиста, который бы объяснил Виктору – что у него с мозгами творится.
Пока Сухарев торчал в очереди за билетами, Коля Шелест побежал в сортир на улице. Ехать – то далеко. А вернулся с такой довольной мордой, будто облегчился раз пять и в следующий раз сортир навестит через неделю, не меньше.
– Чего расцвёл как фиалка в горшке на окошке? Месяц не удавалось опростаться? – Подколол Сухарев.
– Я это, как его… – Шелест подтянулся на руках, прицепившись в прыжке к Сухаревскому плечу, и рот его прижался к уху Виктора. Радостным шепотом он доложил.
– Я снизу из-под автобуса «запаску» свинтил и укатил, закопал в сугроб за вокзалом. Вернёмся- заберём. Я его продам и инвалидам войны в пивной куплю ящик водки. Как раз хватит.
– Бегом, блин, сбегал и прикатил обратно. Болты не выкинул? – Виктор сделал страшное лицо. – Ты куда едешь? От воровства лечится или, наоборот, повышать воровскую квалификацию? А лопнет по дороге колесо на передке? Дорогу до Зарайска помнишь, насмерть убитую? И ты нас всех на себе понесёшь или толкать будешь «ПаЗик»?
Шелест схватился за голову, обматерил себя безжалостно и улетел. Минут через десять Сухарев услышал его звонкий голос от шоферского приоткрытого окна.
– Эй, дядя! Тебя кто учил запасные колёса прикручивать? Отвалилось. Ключ есть на двадцать два?
– А как он его без ключа сам отвинтил? – Задумался Виктор.– Ну, надо же! Уникум! В музее его показывать или в цирке ему выступать!
Повесили Шелест с шофёром колесо обратно. Водитель сел в кабину и долго бормотал одно и то же.
– Так и руль отвалится сам, и педаль тормоза. Мотор выпадет, Вот падла – механик. В рейс машину не готовит как надо. Вернусь- съем его вместе с отвёртками, ключами и насосом. Бестолочь.
Ну, а потом тронулись и до Зарайска доплелись без нежеланных неожиданностей.
–Ты нам в Затоболовке останови. – Попросил шофёра Сухарев.– Поближе к психдиспансеру. Как раз мимо поедем.
– Вот я тоже скоро сдурею в этой пропасти – Кызылдале. Чего пёрся сюда из Читы? – Водитель почесал затылок.– Хотя… Я, понимаешь, там на молоковозке рулил. Три года назад летом сто пятьдесят с корешами в гараже выпил и въехал прямо в киоск угловой. В «союзпечать» Он, слава богу, закрытый был. Но погубил я в крошки финскую конструкцию дохлую, газеты и журналы все порвал, папиросы с сигаретами подавил и детские игрушки. Их там попутно продавали. Ну, на пять тысяч рубликов точно наказал страну родную. А это года три общего режима под Воркутой. Я машину бросил, домой заскочил, собрал чемоданчик, деньги жена из мешочка достала, он у нас под новенькой половой доской, не прибитой, заныкан. И я к дядьке своему забежал домой посоветоваться – куда смыться пока не началось. Он сказал – в Казахскую ССР ехать. Там на севере – глухомань. Никто не найдет.
Я взял билет на самолёт до Челябинска. Оттуда в Зарайск. Из него – в Кызылдалу. Жена через месяц приехала с дочкой и сыном. В автобусном парке народу не хватало. Мне сразу квартиру дали. Не спрашивали – чего я припёрся. Живу. Привык. Жена привыкла. Детям только не больно нравится. Аттракционов нет. Кино крутят одно и то же по два месяца. Ну, ничего. Года три ещё, да в Чите забудут про моё приключение. Вернёмся.
– Не боишься рассказывать? – Засмеялся Виктор, стоя у передней дверцы.– А ну, как донесём властям?
– Я тебя знаю. – Тихо крикнул шофёр.– Ты священник. Мы с моей женой к вам всегда ходим молиться Христу Спасителю, чтоб простил грех. Священник коммунистам меня не сдаст.
–Крещёный? – Спросил его Коля Шелест.
–А то! – Удивился водила. – В наших краях нехристей нет. Не выгрызла компартия. Далеко, наверное. Поэтому. С детства я крещёный.
– Так и приходи ко мне дня через
