что я уникум.
Спросить не удалось. После страстного, выматывающего секса я просто-напросто отключился. Усталость взяла свое, отправив меня в царство Морфея.
Просыпаться не хотелось от слова совсем. Я слышал будильник, но намеренно его проигнорировал.
— Макс, тебе пора, — проворчала недовольно Алина, в очередной раз выключая зубодробильную мелодию на моем телефоне.
Вместо утреннего секса или хотя бы поцелуя, я получил тычок в бок, а потом был беззастенчиво скинут с кровати.
— Ох, — воскликнул я, почувствовав боль от столкновения моего тела с полом, — Могла бы полегче.
Алина пробурчала что-то непонятное и зарылась лицом в подушку.
— Хе-х, так значит? Ну ладно. месть моя будет страшна!
Я уже запрыгнул обратно на кровать, намереваясь свершить эту самую месть и начал стягивать с девушки одеяло, но мой взгляд зацепился за настенные часы.
— Твою же костлявую задницу! Опаздываю!
Из дома я выбегал даже не позавтракав. Нужно было кабанчиком метнуться в клинику, чтобы застать Рабашского до того, как он отправиться в академию.
Я знал, что почти каждый день до посещения основного места работы, эскулап наведывался в больницу для проверки своих пациентов и справлялся об экстренных случаях.
Сегодняшнее утро не стало исключением. Семен Семенович оказался на месте.
— Добрый день, — поприветствовал я доктора.
— Аа-а, Максим, с чем пожаловали?
Я зашел в кабинет, огляделся, и поняв, что мы одни, закрыл дверь.
— Тут такое дело… У меня дома сейчас в бессознательном состоянии Стелла Яковлевна.
— Как? — подскочил эскулап, — Что она делает у вас?
— Сейчас это не важно. Могу лишь сказать, что вчера ей стало хуже. Счет шел даже не на часы. Я сумел стабилизировать ее состояние, но мне нужна ваша помощь. В одиночку не справлюсь.
— Эх, Максим, молодо-зелено. Смотрел я Подольскую и не один раз. Нечего там лечить. Ее не спасти. Здесь не просто травма, а самое настоящее проклятие, против которого контрмер не существует.
Я лишь хмыкнул.
— Вот тут вы ошибаетесь.
— Ты знаешь. Как снять эту погань?
— По сути, я уже это сделал. Остановил на последней стадии активации, если вам так будет понятней.
Не говорить же эскулапу, что никакого проклятия вовсе не было, и все это происки ублюдочного «Бессмертного».
— Н-но, подождите, молодой человек… Такого просто не может быть. Я должен сам убедиться, — забормотал Рабашский.
— Тогда поехали, Семен Семенович. Думаю, вместе мы с вами сумеем поставить Стеллу Яковлевну на ноги.
— Да, Максим, было бы здорово, — скептически произнес эскулап и начал быстро собираться.
Всю дорогу Семен Семенович мучал меня вопросом, ответы на которые я не мог дать. Приходилось уворачиваться, извиваться, а где-то нагло врать. Лучше Рабашскому не знать всей правды.
Я и так до сих пор не сумел придумать, как буду объяснять свои действия. По мере восстановления органов, Стелле потребуется больше жизненной силы, чем сейчас. Без нее, сколько бы ни вливал энергии эскулап — все будет напрасно. Жизнь Подольской просто утечет как вода сквозь пальцы.
Влить жизненную силу могу только я, да и то — нестандартным способом.
Как, спрашивается, я буду доказывать эскулапу, почему лезу с поцелуями к бессознательной женщине?
Он же, как пить дать, меня в извращенцы запишет.
Приехав в особняк и игнорируя всех домочадцев, сразу потащил Рабашского к постели больной.
— Как она? — поинтересовался у Олеси, — В себя не приходила?
— Нет. Все без изменений.
Семен Семенович сразу принялся за диагностику, а я отправил тетку восвояси и уселся рядом на стул, ожидая вердикта эскулапа.
— М-да, я даже не уверен, что сумею хоть как-то облегчить последние часы бедняжки, не говоря уже о лечении, — покачал головой эскулап.
— Зачем так пессимистично?
— Максим, Стелла не сможет выжить. Ее внутренняя матрица почти полностью раздроблена, там только рваные ошметки. Пока еще не придуман способ, как их сращивать вместе. Даже видеть эту матрицу могут единицы. Не говоря уже о чем-то другом.
Я поперхнулся.
Это что, Рабашский сейчас говорит про жизненную силу? И он ее видит?
Похоже на то.
Я думал — я такой единственный.
Алина, в отличии от меня, ее лишь чувствовала.
— Семен Семенович, — задумчиво потер подбородок, — то, что я скажу должно остаться между нами.
— Опять клятва?
— Не опять, а снова.
— Хм-м, заинтриговали. Если это будет что-то такое же удивительное, как в прошлый раз, готов клясться хоть каждый день.
— Каждый день не нужно.
Когда магическая клятва была скреплена, я потер ладони и хитро улыбнулся.
— Жизненная сила или как вы ее назвали — внутренняя матрица, вполне поддается восстановлению.
— Может быть, только я еще не видел ни одного человека, который мог бы с ней взаимодействовать.
Я сделал многозначительную паузу.
— Он перед вами.
— Кхе-кхе, — закашлялся эскулап, — Не стоит так шутить.
— Какие шутки? Я говорю полностью серьезно.
Рабашский подскочил с места, взирая на меня с недоверием, надеждой и благоговением.
— Вы, вы… Максим! Это же открытие! Скольким людям мы сможем помочь, если сумеем разработать методику лечения и обучить работе с матрицей тех людей, которые ее видят.
Покачал головой.
— Не выйдет.
— Почему? Вы не хотите делиться знаниями? Понимаю… Все понимаю, но я могу посодействовать, у меня есть выход на нужных людей. Соберем конференцию, пригласим самых именитых эскулапов, а также глав Великих родов. Ваше открытие никто не сможет присвоить. Максим, могу с уверенностью сказать, что в скором времени вас ждут деньги и слава!
Рабашский метался по комнате и нечленораздельно бормотал, совершенно забыв о Подольской.
Эк его разобрало.
— Семен Семенович? — молчание, — Семен Семенович? — повторил я уже громче и хлопнул рукой по стоявшему рядом комоду.
— А? — посмотрел на меня эскулап лихорадочно-блестящими глазами.
— Умерьте пыл. Я же сказал — ничего не получится.
— Да почему?
— Потому что никто, кроме меня, не сможет на данный момент оперировать жизненной силой. Это своеобразный дар, который отсутствует у других.
— Позвольте, но как вы можете быть в этом уверены?
— Потому что, так и есть.
— Ты всего лишь восемнадцатилетний мальчишка, возомнивший себя невесть кем! Считаешь себя выше остальных магов? — раскраснелся Рабашский, — Нет, нет, ты просто решил надо мной посмеяться. На самом деле ты ничего не умеешь, просто набиваешь себе цену в моих глазах. Зачем?
— Семен Семенович, успокойтесь, — произнес устало, — и постарайтесь поверить на слово. Если бы я мог передать свои знания и умения, то непременно это сделал.
— Ну да, ну да, наверно, может быть, — вновь забубнил эскулап.
— Да возьмите вы себя в руки! — рявкнул не выдержав.
Подействовало. Рабашский словно вынырнул из-под толщи воды и уже спокойным, уравновешенным голосом произнес.
— Вы правы, Максим. Прошу меня извинить, просто то, что вы рассказали столь уникально, что я до сих пор не могу поверить.
— Поверите.
— Тогда, что же мы ждем? Давайте приступим к лечению.
— Эм-м, тут есть еще один нюанс.
— Какой?
— Метод, которым я буду передавать энергию жизни Стелле Яковлевне, чрезвычайно необычен.
— Погодите-ка, как передавать? Вы хотите сказать, что поделитесь своей матрицей? Нет-нет и нет, я запрещаю! Это крайне опасно: во-первых — не факт, что получится; а во-вторых — в результате передачи вы сами можете оказаться в состоянии овоща. Что я буду тогда с вами двумя делать?
— Не волнуйтесь. Я уже использовал подобную методу, и как видите, жив — здоров.
— Хорошо, — согласился эскулап, — но как только почувствуйте себя плохо, сразу говорите, и мы прервем процесс лечения.
— Нет, прерывать ничего не будем. Поверьте, смерть мне не грозит в любом случае. Единственное, очень прошу — не обращайте на меня внимания.
— Эм-м, — не понял Рабашский.
— Энергия жизни передается при… Как бы это сказать… Совокуплении.
— Кх-р, Кх-р, — захрипел эскулап, глотая воздух, — Вы что, хотите надругаться над несчастной? Это называется изнасилование, и я не собира…
— Семен Семенович, зачем вы бежите вперед паровоза. Вроде серьезный ученый, а ведете себя как десятилетний, несдержанный пацан. Не собираюсь я никого насиловать, но целовать придется.
— Уф-ф, вы серьезно считаете, что подобные действия чем-то помогут?
— Просто, давайте уже начнем. Вы излечиваете орган, восстанавливаете вокруг него систему энергоканалов, а я наполняю его жизненной силой.
— Эх, была не была! Поехали, молодой человек!
Это было сложно. Очень. Не только физически, но и эмоционально. Рабашский вливал энергию и лечил органы, потом подключался я, напитывая женщину жизненной силой. Осложнялось все тем, что Семен Семенович подозрительно на меня пялился, когда я начинал целовать Подольскую.
Если бы не получилось — уверен,
