Хельги.
Я судорожно соображал. Что лучше сделать? Встать и уйти – глупо. Обыскивать кабинет дальше – палевно. Да и тут явно ничего нет.
Оставалось вывести его на чистую воду разговором.
– Если есть вопросы, выйди да задай.
– Полагаю, они есть у вас, раз вы пришли в мой кабинет, – возразил Мирин.
– А ты всегда оставляешь дверь открытой?
– Только когда жду гостей.
Я откинулся на спинку кресла. Спокойно. Холодная голова, быстрые руки. Все, как учил командир.
– И откуда ты узнал про гостей? – как можно более нейтрально спросил я.
– Перед вами карты.
– И?
– Я умею ими пользоваться.
Я снова окинул взглядом стол. На черном дереве ни пылинки. Карты лежат так аккуратно, будто кто-то специально выкладывал их стопочкой. Подготовился, зараза. Искать здесь что-то с самого начала было бесполезно.
– А смерть свою ты тоже предсказать можешь?
Молчание.
– Мне это не нужно, – наконец сказал Мирин. – У вас есть конкретные вопросы?
Я крутанулся на стуле. Выждал паузу. Сделал незаметный глубокий вдох, расслабляя мышцы.
– Ты покойника долго искал?
– Прошу прощения?
Я снова начал крутиться – медленно и монотонно, сцепив пальцы на уровне живота. Копировал его позу из интернета: когда не снимался на фоне своих сертификатов, Мирин фотографировался за столом с видом скучающего доктора Лектера.
– Я спрашиваю, ты покойника долго искал, чтобы с него кожу содрать? – негромко проговорил я. – Или твои крысы выискали по моргам подходящего и срезали сами?
– Не имею ни малейшего понятия, о чем речь.
Эдак он до завтрашнего утра будет отпираться.
– А если так: ты говоришь, на хрена провернул эту дичь с телефоном, а я не рассказываю Вере лишнего о твоей драгоценной персоне.
– Она и так узнает, – равнодушно отозвался голос.
– Это тебе тоже твои карты сказали?
– Да.
Я снова повернулся вокруг своей оси. Ну давай. Три. Два. Два с ниточкой…
– Что за покойник?
– Выйдешь – расскажу.
Я бил наугад, даже близко не представляя, где он находится в эту минуту: за стенкой, у себя на двадцать седьмом этаже высотки недалеко от «Москва-Сити» или в Израиле. В кабинете стало так тихо, что я слышал его дыхание, усиленное невидимыми динамиками. Потом – щелчок, словно выключили звук. Шевеление за стеной, у которой стоял шкаф. Еще один щелчок – и раздвижная дверца, скрывающая бесчисленные ящички, неслышно скользнула в сторону.
В проеме стоял худощавый мужчина в черном костюме. Вживую он выглядел хуже, чем на фото: кожа пергаментная, губы бескровные. Когда глаза его остановились на шрамах у меня на шее, холод пробрал до самого позвоночника. Ощущение было такое, точно он разом считал все, что произошло два года назад. И, считав, перевел на меня немигающий питоний взгляд.
– Приветствую, – сказал Аскольд Мирин и шагнул на свет.
Я снова пожалел, что «глок» остался дома.
– И тебе не хворать. – Я хотел встать, но потом решил остаться в кресле. – У тебя там Нарния, что ли?
Он неспешно подошел к столу и опустил на него руку с черной печаткой на пальце.
– Я вышел. Что за покойник?
От него пахло не то благовониями, не то какими-то аромамаслами. Ладан? Лет десять уже в церкви не был.
Я достал из внутреннего кармана куртки телефон в целлофановом пакете и бросил на стол. Мирин мельком глянул на него.
– Что это?
– А ты не знаешь?
– Нет.
– То есть ты не искал в морге парня с татуировкой, не снимал с него кожу, не оборачивал телефон и не подкидывал его Вере?
Только проговорив все вслух, я понял, как бредово это звучит.
Одна бровь у Мирина поднялась, вторая осталась неподвижна, как и часть лица.
– Кто-то подкинул это Вере? – Длинные пальцы замерли над целлофаном, но так и не коснулись.
– Ну.
Он прикрыл глаза, а пальцы растопырил, как коршун – костлявую лапу. У меня заложило уши от наступившей тишины, как бывает, когда резко уходишь под воду. Я сглотнул. Мирин вздрогнул, сжался, втянул голову в плечи. Потом открыл свои демонические глаза и невидяще уставился в зеркало на стене.
– Вам надо уходить, – сказал он.
– В смысле?
– Вам с ней надо уходить. Скоро будет поздно. – Он повернул ко мне свое мертвенно-бледное лицо. – Времени осталось мало. У вас обоих.
Вера
Вторая ночь у мамы выдалась тяжелой – собираясь накануне, я забыла положить снотворное. В итоге добрых два часа промаялась без сна, а когда все-таки заснула, увидела женщину в алом бархатном платье и стальными пластинами на руках. Лицо ее скрывали белые волосы, пальцы были длинные и тонкие, и этими тонкими пальцами она яростно пыталась содрать с себя пластины. Безуспешно. Тогда она попыталась сорвать платье, но вместо треска, какой бывает от рвущейся ткани, я услышала противное влажное чавканье – бархат стек к ее ногам густой кроваво-красной жидкостью.
«Нет, нет!» – зарычала девушка, вскинув изможденное, страшно похожее на мое лицо.
– Нет! – повторила я и проснулась, бессильно уставившись в потолок.
Сколько еще это продлится? Быть Девой – не быть Девой. Принять силу – не принять силу. Признать, что все было напрасно: и смерть Тёмы, и две чудовищные зимы…
– Вера, ты встала? – Мама без стука заглянула в комнату. – Я ухожу.
В щель протиснулся Наум и недовольно мявкнул. На его языке это означало «Где мой завтрак, человек?».
– Встаю.
– Будешь работать?
Я взяла с тумбочки мобильник. От Антона ничего – ни звонков, ни сообщений.
Я спустила ноги с кровати.
– Поеду домой.
– А что, потоп уже устранили? – оставив дверь открытой, мама углубилась в коридор и оттуда продолжила: – Я вообще считаю, что это к лучшему. Вернешься в родительский дом.
Ночнушка с Сейлор Мун внезапно стала тесной.
– А что? На кладбище жизнь, что ли? – убежденно продолжила она. – Это же несерьезно! Что ни день, то похороны. А ты молодая девушка! Хоть бы на танцы сходила, познакомилась… Тебе уже оттуда подсказывают.
Рядом крякнул телефон – сообщение было от Лёши. «Тёму будут эксгумировать». И грустный смайлик.
– Не забудь позавтракать, – велела мама и звякнула ключами. – Я ушла!
Я сжала переносицу. Ощущение было такое, будто меня изваляли в песке.
Если Тёма жив… Но Антон же сломал ему шею. Но если на секундочку предположить, что он жив…
На экране высветилось новое сообщение – на этот раз от Аскольда. «Как обстоят дела с заказами?»
Мгновение я смотрела на экран. Какая-то мысль скреблась в голове, не давая покоя. Мы познакомились на кладбище. Как раз на могиле Тёмы. Аскольд собирался сделать там порчу. Но разве порчу делают на могиле, если она пустая?
*
