Постарайтесь не закричать, – негромко бросил ей через плечо.
Вытряхнул несколько капель на пальцы и дал двум своим котам облизать. Животные тянулись мордочками, отпихивая друг друга, тихо и жадно урча.
София только собралась спросить, отчего она должна кричать, и чего они ждут, но потеряла дар речи. На её глазах кошки вдруг стали увеличиваться в размерах. Длинный ворс топорщился, под шкурами перекатывались мышцы. Выросли они раз в десять за пару минут.
Он нежно ворковал над ними. В мурлыкающем вибрирующем голосе Габриэля зазвучали, мягко перекатываясь, «урррллл» и «амррллл». И огромные звери, всё ещё напоминающие кошек, отвечали на зов.
– Что? – переспросила София, стараясь не делать резких движений.
– Это их имена. Так звучит язык моего народа.
Явно рискуя быть опрокинутым на пол, встал между ними на колени. Гладил и почёсывал чудовищ, те толкали друг друга, стараясь получить от него больше внимания.
– А как перевести на человеческий? – осторожно спросила она.
– Зачем?
Он не смотрел на неё, был занят только своими питомцами, каждый больше метра в высоту, как тигры в зоопарке. Монстры утробно урчали, один склонил морду и упёрся широким лбом в грудь хозяина. Второй подставлял голову под руку Габи. Пальцы с длинными крепкими ногтями погружались в густой мех. Габриэль пытался обнять сразу двух зверей, прижимал их к себе. Чёрная и серая шерсть легко смешивалась с его платиновыми прядями.
– Не знаю, вдруг понадобится их позвать, – София чуть развела руками.
Он встал и обернулся. В лице столько нежности, глаза светились счастьем. У его ног тёрлись десятков пять кошек, требовательно мяукая и переплетаясь хвостами.
«Как же он их любит на самом деле! Полянский был прав».
– Никогда не заботился о переводе, они же и так понимают. Как бы это сказать на вашем наречии? – он на секунду задумался, а потом лукаво улыбнулся. – Самое близкое, пожалуй, это Кусь и Грызь.
Она уставилась на него, приоткрыв рот. А Габи расхохотался, глядя на её лицо. Он смеялся громко, с удовольствием, запрокидывая голову и не скрывая заострённых клыков. Довольное эхо рокотало, металось между колоннами. Отсмеявшись, снова погладил своих зверей, перебирая мех. Не оглядываясь, спокойно пошёл с ними через кошачий океан, чьи разношёрстные волны расходились перед его ногами. София, неловко ступая, пробиралась следом за ним в сырой узкий коридор с одной тусклой лампой на потолке. Габриэль взглянул на Софию сверху вниз.
– Уходите, мадемуазель.
– Но... Я думала, что... Габи, не будь эгоистом!
– Посмотрите, сколько у меня кошек, разве я могу быть эгоистом, – он развёл руками, с улыбкой показывая на сотни любимых питомцев.
– Габи! – ей не хотелось расставаться с ним.
– Нет. Уходите, мадемуазель. Вернитесь в зал в центре, где были колонны. Ждите там, где свет, – Габриэль снял кольца с пальцев и убрал в карман.
– А почему я...
Начала было София и осеклась, потому что он начал раздеваться. Неспешно стянул с широких плеч длинный пиджак, свернул пополам и бросил его на широкую трубу, проходящую вдоль стены. Расстегнул сначала пуговицы на манжетах, потом на груди, вытащил рубашку из-за пояса.
«И как он умудряется с такими длинными ногтями... Я могу смотреть на него бесконечно!».
Зрелище завораживало, он не торопился. Звякнула пряжка ремня, София поняла, что затаила дыхание.
– Мадемуазель! – окликнул он. – Уходите!
– Но я не...
– Нет. Я не хочу, чтобы вы это видели. Не сегодня, не в этот раз, – качнулись белоснежные пряди.
– Я думала, что помогу...
– Нет, вы всё сделали, уходите. Вам нельзя сейчас быть там. Крысы учуют кровь, вы можете пострадать.
– Какую кровь? – не поняла София.
Уголки губ насмешливо дрогнули. И она тихо ахнула, почувствовав, как брови у неё приподнялись от удивления.
– Но я... Я...
– Если я чувствую, то крысы и подавно обнаружат, и набросятся. Уходите, – последнее слово прозвучало жёстче.
Совершенно растерявшись от новых впечатлений, она развернулась и пошла туда, где виднелся свет фонарей, оставленных рядом с вещами. Напоследок, не удержавшись, оглянулась, чтобы увидеть мельком, как с плеч соскользнула рубашка, и длинные платиновые волосы рассыпались по широкой мускулистой спине.
15.
В Кравченко он был уверен: мент не подкачает. Снабдив капитана оружием и подробными инструкциями, Полянский проехал на юг примерно десять километров, поплутав между кварталами.
Дорофеев ожидал его в условленном месте. Они договорились, что Вадим поможет спуститься через «вшу», но не пойдёт под землю. Тимофей рассчитал, что через систему шахт вентиляции он пройдёт в нужный туннель. Опасался он только, что чертежи не слишком точны, самой большой неудачей будет разминуться с напарниками.
Когда Полянский оказался на уровне примерно семи этажей под землёй, понял, что его ждут. В свете фонаря увидел трёх огромных бурых крыс, сидящих у лестницы на задних лапах. Они мирно умывали морды, показывая длинные пожелтелые резцы. Звери размером со среднюю собаку совершенно спокойно разглядывали человека, не пытаясь убежать или спрятаться. Крысы дождались его и двинулись по коридору, волоча лысые хвосты и едва слышно стуча коготками. Время от времени они останавливались и оборачивались, ожидая, чтобы Тимофей не отставал от них.
Ход становился всё более тесным. Полянский время от времени процарапывал старым ключом на стенах метки-стрелки, сверяясь с компасом на руке.
«Хуже всего – просто не выйти отсюда потом!».
Он ловил паническую мысль на задворках сознания и старательно глушил её. У него с собой фонарь и запасной аккумулятор к нему, запас работы на несколько часов. Должно хватить.
«А если не хватит? Выбираться на ощупь, блуждать в полутьме кругами по бесконечным коридорам! Быть съеденным заживо – смерть страшная! Но, судя по всему, натравливать на меня грызунов он не собирается. Узнать бы, почему?».
Отыскивая на старых планах разорённую часовню, Тимофей совсем чуть промахнулся в своих расчётах. Здесь пересекались несколько десятков туннелей. Отсюда по катакомбам можно пробраться довольно далеко и почти в любую часть старого города. И над этим местом там наверху когда-то была церковь, в которой в двадцатых годах прошлого века озверевшая толпа растерзала пятерых служителей. Такие события оставляют после себя следы на века.
С собой для обороны взял памятный кустарный кастет и автоматический складной нож. Полянский не любил огнестрельное оружие. Лицензия не давала право на хранение и ношение. Но сейчас был бы не против,
