задрапированным драгоценными шелками, уставленным расписными вазами и причудливой мебелью, полных всяческих диковинных безделушек, назначение которых он не всегда мог понять. Вот и последний зал, вытянутый, со ста двадцатью колоннами, украшенными резными драконами, притаившимися в тени тропических растений. На выходе из зала лежит себе мирно тигр с ярко-рыжей шкурой, испещренной причудливыми полосками (это только четырехлетние дети думают, что полоски на шкуре тигра параллельные и прямые. А это не так. И у зебры, кстати, тоже). «Что за чепуха мне лезет в голову?» — подумал озадаченно Хэм. И, чтобы показать, кто тут хозяин, взглянул тигру прямо в глаза. Тигр взгляда не отвел (это только у Киплинга тигры отводят глаза под взглядом сильного человека), но вдруг совсем по-кошачьи мгновенно переменил позу, потянулся на громадных передних лапах и зевнул. И стало ясно Хэму, что никакой это не тигр, а Семен Семеныч собственной персоной.
И тут дворец кончился, и начался чудесный парк. По парку гуляли павлины с переливчатыми хвостами. Один из них издал неопределенный клекот, и оборотень понял, что это тоже Семен Семеныч. По деревьям прыгали вертлявые макаки. К ногам Хэма упала шкурка манго, он поднял голову — Семен Семеныч в облике обезьяны висел прямо над ним на длинном хвосте и корчил рожи.
Что-то прошуршало в траве и мелькнул длинный пятнистый хвост. Это был гигантский питон, но, конечно же, и это был Семен Семеныч.
Хэм склонился над прудом, намереваясь ополоснуть лицо и развеять, наконец, странный дурман. Радужный сазан Семен Семеныч смотрел на него из прозрачной воды и разевал беззвучно рот.
«Да что ж это такое!» — подумал Хэм и тряхнул головой. И тут же и дворец небесного владыки, и чудесный парк, и вообще все небеса и земля стали необычайно маленькими. Такими маленькими, что поместились на спинах четырех слонов. Один из слонов подмигнул ошарашенному мужчине необычайно умным глазом. То был, как вы уже поняли, Семен Семеныч.
И тут Хэм совершенно неожиданно проснулся. «Давненько я не был на Обводном» — подумал он. — «Не иначе, как Василий опять попал в историю» и принялся звонить Даше и объяснять ей, что ему необходимо срочно навестить старых друзей. На часах же, между тем, по-прежнему было полвторого.
Вот так и случилось, что в тот самый момент, как ошеломленные Петуховы (все, кроме Василия, разумеется) познакомились с выдающимся сказителем и песнопевцем, грозным стражем границ тридесятого, верным слугой Кощея и прочее, прочее, прочее — котом Баюном, проще говоря, в дверь практически одновременно вошли оборотень и Кондратьевна с шарлоткой (признайтесь, вы уже про нее позабыли).
Баюн, между тем, спрыгнул с дивана, обрел свой обычный размер, отчего в гостиной стало сразу же тесно, и промолвил своим невыразимо прекрасным поистине бархатным голосом:
— Ну, вот, все и собрались. Пора начать представление! — после чего нюткин рюкзачок, лежавший все это время на полу в прихожей и издававший тихое жужжание, аккуратно слевитировал прямо в лапы бессовестного кота. Никто и моргнуть не успел, как кот открыл молнию и выпустил на свободу… нет, не огромный рой опасных насекомых, а всего лишь двух, правда, очень крупных, ос.
— Дверь прикройте, — скомандовал между тем обнаглевший Баюн, и мадам Петухова послушно защелкнула все три замка. — Шарлотку поставьте на стол, — продолжал распоясавшийся зверь, — Кондратьевна повиновалась. — И чаю заварите, — мама поспешила на кухню, — нас ждет длинный разговор, — милостиво пояснил Баюн.
Оставшиеся, словно по команде, принялись рассаживаться на диван, где невозмутимо возлежал Семен Семеныч, кресла и стулья. Из кухни вернулась мама с двумя табуретками в руках.
— Мест достаточно, — резюмировал Баюн, — можно приступать. — Как вы понимаете, я не просто так к вам пришел. Я пришел к вам с миссией, — тут кот поднял вверх лапу и многозначительно откашлялся, — от одной высокопоставленной особы, которая в силу своей невероятной скромности предпочитает остаться в неизвестности. Я уполномочен оной особой произвести некоторые действия и рассказать некую повесть. По правде сказать, я привык, рассказывая, прогуливаться по златой цепи. А тут у вас тесновато, — кот неудовлетворенным взглядом оглядел немаленькую, в общем-то гостиную Петуховых. — ну, да ладно. Что есть, то есть.
Тут кот откуда-то из недр своей необычайно густой шерсти извлек шпаргалку, уставился в нее, шевеля губами, и совершенно невежливо замолчал.
— А, да, значит, действие. — Баюн подошел к окну и распахнул его. И тут же одна из ос, золотой искрой мелькнув по комнате, вырвалась наружу в плотную пелену дождя и, сверкая все ярче, устремилась куда-то в небо, где, стремительно разрастаясь, появился, наконец, голубой просвет.
Вторая же оса приземлилась на шею невозмутимого сказителя и обратилась маленькой брошью, изображавшей какую-то чешуйчатую тварь, которую никто не мог опознать, пока Нютка не подала голос.
— Др-р-ракон! — раскатисто сказала она и ткнула пальцем за окно, — а там Р-р-радуга!
И, правда, дождь кончился, а на небольшом участке неба, свободном от каменных зданий, видневшемся где-то на востоке, красовался маленький, но очень яркий отрезок набиравшей силу радуги.
Баюн откашлялся.
— Итак, — объявил он хорошо поставленным голосом народного артиста, — «Дракон и радуга».
Тринадцатая и очень длинная. Дракон и радуга
Каких только сокровищ не было во дворце Небесного Владыки! Сундуки не выдерживали веса золотых, серебряных и медных слитков, груды жемчуга наполняли шелковые кофры, нефрит и яшма высились огромными горами, целые озера ртути переливались в стеклянных сосудах! Самый последний служка ходил в шелковых одеждах и ел на обед лапы тигра и печень дракона.
Но самой большой драгоценностью для Небесного Владыки была его супруга. Имя, которое ей дали родители, давно забылось, а во дворце ее звали Персиковой Косточкой. Ласковое это прозвание ей дал супруг, заметивший однажды, что она — словно священный персик бессмертия из его сада, дарит ему покой и счастье, и даже когда кажется, будто постиг ее достоинства до конца, насладившись сочным плодом, остается косточка, содержащая в себе бесценное семя, из которого со временем вырастет новое дерево, увешанное новыми плодами.
Всем хороша была Персиковая Косточка. Знала она множество сказаний старины, пела нежнейшим голосом самые прекрасные песни, играла на цитре, танцевала, словно осенний лист, летящий к земле. Но вот детей у нее не было. Небесного Владыку это не очень-то волновало: он был бессмертен и не нуждался в наследниках. Но жена его тосковала и мечтала когда-нибудь поднести к своей изящной груди жаждущего молока младенца. От тоски этой она плакала и страдала, и, хотя в своем горе оставалась все так же невыразимо
