бабушка места себе не находит, сутки валерьянку пьет. Как ты умудрилась потеряться? – возмущалась Лерка.
Я молчала, понимая, что никакие объяснения ее не устроят. Надежда Ильинична, увидев меня живой и здоровой, с облегчением выдохнула, обняла меня и усадила за стол, налив крепкого сладкого чая.
– Деточка, как же ты нас всех напугала. Как ты ночь в лесу пережила?
– Да в целом нормально. Надежда Ильинична, а у вас в деревне жила женщина по имени Аграфена? – поинтересовалась я.
Лицо у Леркиной бабушки стало серьезным. Она молча налила мне тарелку щей и села напротив меня.
– Откуда ж ты про Аграфену-то узнала?
– Так видела я ее в лесу, – так же серьезно ответила я.
– То есть, ты из леса вышла, а она там осталась?
– Осталась. Насовсем.
– Расскажи-ка поподробнее.
– К ночи я вышла к болоту и думала, что тут мне конец и настанет, да увидела избу, пошла туда, а там Аграфена.
– Она тебе помогла к деревне выйти?
– Нет. Не успела она мне это рассказать или не захотела. Померла она.
– Вот как?
– Бабуль, а что за Аграфена? – вставила свой вопрос Лерка. – Это та ведьма, что на краю деревни живет?
– Ведьмой ее называли, потому что боялись. А боялись, потому что непростая она женщина была и независимая. Много ей лет уже, она постарше мамы моей будет, а маму уж десять лет как схоронила. В молодости Аграфена, говорят, очень красивая была, от женихов отбоя не было. Высокая, статная, чернобровая. Как плечиком поведет, так за ней любой мужик как на привязи уходил, вот бабы ее и не любили. Но моя мама о ней всегда хорошо отзывалась – помогла она ей однажды. Если б не Аграфена, то померла бы при родах и мама моя, и я вместе с ней. Осень в тот год дождливая была, лило третьи сутки, а у мамы роды преждевременные начались. Врачи в нашу глушь работать не ехали, ближайший земский доктор в соседней деревне накануне помер и обратиться было не к кому, а выехать было невозможно, да и не довезли бы маму. Вот отец мой от безвыходности и бросился на порог к Аграфене, она и помогла – приняла роды у мамы. Мама хоть и между жизнью и смертью была, но помнит все, что тогда было. Приготовила Аграфена отвар какой-то и велела выпить до дна, мама вспоминала, что горечь страшная была, но боль стала тише, роды прошли благополучно. Я в рубашке родилась, Аграфена маме сказала, что счастливая я буду, а ей велела этот отвар еще три дня пить и ушла, ни денег, ничего не взяла. Отец после этого случая каждый год помогал ей дрова на зиму запасать в качестве платы за услугу. А меня Аграфена с детства привечала – то конфеткой угостит, то слово доброе скажет, так что у меня, наверное, у одной к ней претензий нет.
– Бабуль, а ты счастлива? – поинтересовалась Лерка.
– А чего судьбу гневить, конечно счастлива, – усмехнулась Надежда Ильинична.
– А что потом с Аграфеной стало? – спросила я.
– У нее всегда какие-то дела мутные были. Одно время к ней часто какие-то люди приезжали, и мужчины, и женщины. Не знаю зачем, а последние лет пятнадцать-двадцать она вдруг перестала всех привечать, все в лес уходила, да надолго. Бывало, что неделю нет, две, а к ней идти-то людям страшно, а потом глядишь – является, вот и сейчас уж две недели как мы ее здесь не видим, а ты говоришь – померла. Надо бы сообщить куда следует, да вот как ее в лесу-то найти?
– Я показать могу.
– Ты дорогу запомнила?
– Да.
Надежда Ильинична нашла телефон и набрала чей-то номер.
– Петрович, это соседка твоя, Надежда Ильинична. Узнал? Молодец. Зайди-ка ко мне на чаек, пошептаться нужно. Ага, жду.
Через несколько минут в дом вошел сосед – местный участковый. Участковым Семен Петрович был всю свою жизнь, а до него отец был участковым и дед, можно сказать – династия. Это был невысокий сухощавый мужчина, лет к шестидесяти. Почти под ноль стриженые седые волосы делали его визуально еще мельче. На худом, изброженном морщинами, лице очень сильно выделялись живые светлые глаза, было понятно, что работу он свою любит и она у него получается.
– Ну, Ильинична, случилось что? – снимая кепку на пороге, спросил он.
– Да ты проходи, садись.
Надежда Ильинична налила в большой бокал крепкий чай и наполнила доверху розетку вареньем. Семен Петрович устроился за столом, кряхтя от удовольствия.
– Хороший у тебя чаек, Ильинична. Ну как ты, девица, себя чувствуешь, – обратился он уже ко мне.
– Нормально, – ответила я лаконично. – Устала только.
– Ничего, молодая еще, силы быстро восстановишь.
– Петрович, я тебя ведь чего позвала-то… Сашенька Аграфену в лесу нашла.
Косматые брови Петровича от удивления поползли вверх.
– Это где ж ты ее видела?
– У нее дом на болоте, там она и померла.
– Проводить сможешь?
– Смогу, – утвердительно ответила я.
– Померла говоришь. Ну что ж, торопиться тогда некуда. Ты отсыпайся, а завтра утречком и пойдем, покажешь, что там и как. Спасибо, Ильинична за чаек, пойду я, транспорт проверить нужно, понадобиться видать.
Уснула я сразу и крепко – сказался пережитый стресс, даже увиденная во сне Аграфена, не испугала меня, но проснулась я первая, все еще спали. Я выбралась из постели, чтобы умыться и привести себя в порядок. Как же хорошо чувствовать себя дома под защитой, а не брошенной одной в лесу – думала я, расчесывая свои рыжие кудри. По зеркалу пробежала легкая рябь – что это? Мне стало не по себе. Протянув руку к зеркальной поверхности, мне показалось, что она не твердая и я могу оказаться по ту сторону. Я тут же отдернула руку, бросила расческу и, выключив воду, выбежала из ванной. Так, нужно успокоится и никому не говорить, а то меня в больницу отправят в отделение психиатрии – вот Альберт Геннадьевич порадуется, запрет меня там навсегда, нет, такого удовольствия я ему не доставлю.
Домочадцы начали просыпаться, Надежда Ильинична собрала нехитрый завтрак, мы перекусили и стали собираться в лес. На улице прогудел сигнал автомобиля – Семен Петрович приехал за нами, с ним был молодой помощник – худенький прыщавый паренек с надвинутой на глаза кепкой. Мы погрузились в уазик и весь путь до леса ехали молча, только парень не умолкал всю дорогу, пытаясь растормошить нас местными байками, а я все думала о случае с зеркалом – может это просто усталость? В какой-то момент автомобиль остановился и Семен
