смысле бульона в нём было больше, чем вермишели, картофеля и прочих овощей. Вообще-то я любил поесть бульону, похлебать… Maman в этом меня всегда баловала.
В самый разгар обеда, когда я уже успокоился, она вдруг заявила:
- Антон! Нам надо серьезно поговорить!
После такого заявления аппетит пропал сам собой, настроение скакнуло резко вниз.
- Раз надо, поговорим! – тем не менее отозвался я, не отрывая глаз от тарелки.
- Антон! – не выдержала maman. – Что вокруг тебя происходит?
- Ма, давай попозже, а? – попросил я.
- Я с ума сойду! – предупредила maman.
- Всё-то ты обещаешь! – пошутил я.
- Антон! – в голосе maman прорезались грозовые раскаты.
- Ладно, ладно! – согласился я. – После обеда всё обсудим…
Нет, всё-таки бог на свете есть! Как только я допил чай, в дверь постучали. Вроде робко, тихонько, но настойчиво. Maman, вздыхая, пошла открывать, а я привычно занял своё место за шкафом на диване.
- Антон! – крикнула maman. – Это к тебе!
В прихожей переминались дед Пахом и его жена Клавдия Никитична. Maman отошла на кухню и наблюдала оттуда.
- Антошенька! – начала бабка.
- Помолчи, старая! – оборвал её дед. – Антон!
Он хотел продолжить, но вдруг сам смущенно замялся. Бабка попыталась снова что-то сказать, но дед ухватил её за руку, одёрнул. Я улыбнулся, пришел им на помощь.
- Дядя Пахом! Да всё нормально. Я всё понял. Всё хорошо. Правда? Кстати, как вы себя чувствуете?
Дед Пахом выпрямился, кивнул:
- Ничего не болит. Дышу свободно. Видишь, даже ходить стал. Гуляю. В общем, спасибо тебе!
Он протянул мне свёрток. Я взял его – тяжелый…
- Это вот, - он опять смутился. – Тебе, короче. На память. Забери. Храни. Моё это, с войны.
Он вдруг шагнул ко мне, крепко обнял (откуда столько силы у старика?), ткнулся лицом мне в ухо, произнес:
- Спасибо тебе! С того света вытащил. Думал, всё… Ан нет. Спасибо!
Соседи ушли. Maman тут же потребовала:
- Покажи немедленно!
Я развернул сверток из вощеной бумаги. Там оказался большой латунный бинокль и морской кортик с черно-желтыми ремешками-креплениями. Я покрутил бинокль в руках, посмотрел. Сверху, рядом с окуляром обнаружилось клеймо «Карл Цейс Йена 1943» с якорем и полустертой надписью «Кригсмарине». А вот кортик был советский. На нём тоже красовалось клеймо и год 1941.
- Я слышала, что дед Пахом во время войны был командиром подводной лодки, - задумчиво сообщила maman и тут же требовательно поинтересовалась. – За что такой подарок, а? Не хочешь рассказать мне, поделиться?
Я не успел ничего сказать, как в дверь снова постучали. Нет, реально, надо звонок сделать. Кнопку старого, вместе с проводами кто-то выдрал с месяц назад. Я даже подозреваю, кто. Только с них уже ничего не возьмешь. Определенно, у нас сегодня гостевой день.
На пороге стояла тетя Маша. Maman удивленно посмотрела на неё, выдавила:
- Здрасьте, тётя Маша! А вы хорошо выглядите!
Еще бы не хорошо! Сейчас тёте Маше на вид больше полтинника никто бы не дал! 70-летней бабке! Больше 50! Её бы, наверное, на службу обратно бы взяли… Шутка.
- Здорово, соседи! – то ли поздоровалась, то ли скомандовала она, заходя в дом. – Странные к вам гости заходят!
- Это соседи с третьего что ли? – удивилась maman. – Почему же они вдруг странные?
- Да нет, не они, - покачала головой тетя Маша.
- Ну-ка, Нинуль, сходи, погуляй! – она повернулась к maman. – Нам с Антоном Николаевичем посплетничать необходимо.
Maman всплеснула руками:
- Я в своём доме и – иди, мол, погуляй! Что ж такое-то? Из дома выставляют второй раз уже за час…
- Ладно, - тетя Маша цепко ухватила меня пальцами за плечо. – Не будем нервировать мамочку, пойдем сами погуляем.
- Да ладно, ладно, - maman махнула рукой. – Сидите, сидите. Я в «Восток» схожу, там вроде котлеты сегодня завезли.
- Возьми на мою долю десяток! – попросила тетя Маша.
- Ну, рассказывай, что за гости к тебе сегодня приходили? – потребовала она, когда maman захлопнула дверь. – И что с тобой произошло, что скорую пришлось вызывать?
Я поведал ей укороченную версию своего непонятного приступа: мол, закружилась голова, потерял сознание, очнулся – гипс, не гипс, а мне внутривенный вводят. Вроде всё прошло, всё нормально, жив, здоров. Тётя Маша слушала меня, кивала, потом выдала:
- Это у тебя не из-за того, что ты, так сказать, перенапрягся, перетрудился с дедом? Не может такого быть?
- Не знаю, - уклончиво ответил я. Поверила она мне, нет, определить было трудно. Тетя Маша потрепала меня по голове (шевелюра уже отросла ого-го, стричься пора!), буркнула:
- Ты это… Смотри там! Побереги себя. Уж очень ты человечек нужный вдруг всем оказался. А эти что от тебя хотели?
Тут я скрывать ничего не стал. У нас с тетей Машей сложились вполне доверительные отношения. Я чувствовал, что бабка-то она с одной стороны совсем непростая, а с другой стороны и я ей вроде как не чужой стал. И от цыган она меня защищала, и с Дубовицким в контры вошла, не побоялась, и дальше тоже… Пирожки всякие, борщ…
- Значит, и «старшие братья» нарисовались, - задумчиво пробормотала она.
- Кто? – не понял я.
- «Старшие братья». Мы так чекистов называли.
Она задумалась.
- Ну, здесь можно только прогнозировать. Если это личная инициатива двух оперов, это одно. Если это санкционированный контакт, это другое. Второй вариант, как говорится, чреват боком.
- Это как? – опять не понял я.
- Заберут тебя Антошка, закроют в каком-нибудь «ящике» и будут изучать по запчастям. А в перерывах между визитами врачей будешь лечить всякую партхозноменклатуру.
- Кого?
- Руководителей да чиновников партийных! – рявкнула тётя Маша и уже спокойнее добавила. – Пока прогнозы, впрочем, делать рано. Будем, как говорят, в Одессе, посмотреть. Когда они к тебе в следующий раз собираются в гости придти?
- Послезавтра, ближе к обеду.
- Хорошо, хорошо, - тётя Маша кивнула головой. – Я здесь буду. Подстрахую в случае чего…
В случае чего она будет подстраховывать? Как подстраховывать? Я не рискнул спросить. Она-то и в старости резкая была. А теперь, когда помолодела, так сказать, из неё вообще энергия прёт!
