я тогда плохой был. Бок разодран, нога поломана. Наказали охранять сунду…
Он опять укусил себе руку. А после и несколько раз ударил кулаком по голове. Он так к концу разговора себя изуродует.
– Грыц, все в порядке, мы на твой сундук не претендуем. Скажи, а как давно это все было?
– Будто бы две зимы прошло. Да только место оказалось людное. То там пройдут, то здесь. Постоянно кто-то рядом шастает. Меня чудом как не находят. И говорят по-диковинному, мне пришлось учиться, чтобы понимать. Да это легко вышло. Вот только затем они явились, – он указал в сторону стройки. – И конструкции у них странные какие-то. Рычат, двигаются. Сроду таких не видел.
Я готов был уже орать от непонимания. ЧТО ЗА ХРЕНЬ ОН РАССКАЗЫВАЕТ? Даже Митька, до этого участливо глядящий на крохотного человечка, нахмурил ту часть лица, где у нормальных людей находились брови.
Зато заорал бес, который наконец перестал обнюхивать воздух вокруг нечисти. И в очередной раз побил рекорд мира по скоростному взбиранию на дерево. Только в этот раз забрался так высоко, что его почти видно не было. Разве что верхушка под тяжестью упитанного тела раскачивалась из стороны в сторону.
– Он не нечисть! – истеричный голос сверху оправдал свое некультурное поведение.
Больше всего мне хотелось отчитать Григория. Но я знал, что ругать своего ребенка в присутствии посторонних нельзя. А бес им и был. Большим, испорченным ребенком, испытывающим проблемы с алкоголем.
– А кто тогда? – спросил я его.
– Нежить!
Вот тут и Митька отскочил в сторону. Даже опять поднял свою любимую палку. А потом и вовсе выкинул штуку – обнажил зубы. Это что еще за номер?
Только мы с Грыцем стояли в полном непонимании ситуации. Для моего собеседника информация о том, что он нежить тоже стала новостью. Я же разглядывал Грыца будто в первый раз. Ну да, бледноват немного. Но у каждого свои недостатки. Поэтому озвучил вполне резонный вопрос.
– И что?
– Он же неживой, дяденька! – торопливо ответил черт. – Все знают, нежить только трупы ест, да кровь пьет. И больше всего любит жизни губить.
– Вы больные оба, что ли? Грыц стоит, адекватно с нами разговаривает. Да, сначала возникло недопонимание, но сейчас же все нормально. И если для вас колбаса – это трупы, то хрен вам теперь и докторская, и копченая, и даже брауншвейгская.
Как оказалось, моя угроза была страшнее нежити. Вот что-что, а колбасу оба моих приживалы обожали. Впрочем, как и любую жратву. Так или иначе, но Гриша сполз чуть пониже, а Митя опустил палку. Хотя Грыца интересовал другой вопрос.
– Что же я, Матвей, получается, умер?
– Так, это еще не точно. Как известно, даже если вас съели, есть два выхода.
– Еще как точно, – мрачно прокомментировал с дерева бес. – Он же сам говорит, что напали на них не люди. Нечисть. Почуяла ценное, а может и артефакт какой везли. Вот только чужане нечисть перебили. Хотя кто знает, вдруг среди них и рубежник был, иначе бы не одолел. А потом этот вот хист их забрал.
Гриша указал на Грыца пальцем.
– Как это забрал? – удивился я. – Я думал, что после смерти нечисти хист не передается.
– Не передается. Но крупицы его остаются. Вот ту же лешачиху вспомнить. Думаешь, леший не похоронил ее как следует? По канону. Похоронил.
– А лешачиха не нежить? – совсем запутался я.
– Нет. Ей промысел ребенок дал загубленный, а этот из мертвых хист тянул, сам. Потому что жить хотел. Есть разница.
Если честно, я не особо понял. А вот Грыц кивнул.
– Так и есть, жутко жить хотелось, – согласилась, как выяснилось, нежить. – Все лежал, да думал, очень уже не хочется здесь остаться. Да и обещание дал сундук охранять. Честный ратник его нарушить не может.
– Не бьется что-то, – помотал я головой, пытаясь развеять все, что тут наплели. – Он же должен, как ты говоришь, пить кровь и есть трупы. А у Грыца целых четыре рубца и с виду он нормальный. Извини, Грыц, что я о тебе в третьем лице.
Григорий наконец поборол свою трусость и слез с дерева. Он подобрался ко мне и не сводил взгляда с нежити. Словно боялся, что тот сейчас бросится опровергать мои слова.
– Четыре рубца это странно, – согласился Гриша. И сменил тон на суровый, обращаясь к Грыцу. – А годков тебе сколько?
– От этого я не скажу. Я грамоте не обучен, а считать до десятка токмо умею. Отец говорил, что давно пора жениться.
– Хотя чего у него спрашиваю, – махнул рукой бес. – Нежить же может спать веками, пока ее не пробудят.
– Это что, рабочие пробудили Грыца? – удивился я.
– Не только. Он просыпается каждый раз, когда кто-то рядом проходит. Видимо, наказал ему рубежник сундук охранять, вот тот и слушается. Так и слов нахватался, язык выучил. Хотя, тут и хист помог. Но да, если в ком чувствует угрозу, так сразу пробуждается.
Блин, мне бы такое – что-то где-то услышал и бах, английский выучил. Хотя, с учетом того, где я любил кушать – узбекский. С другой стороны и то хлеб. Точнее, лепешка в тандыре. А если скажешь что-то на
