черный удлиненный «эскалейд».
Наверное, сегодня ребята из ТАКС установили свой личный рекорд.
За один вечер они умудрились опоздать аж на две перестрелки.
Меня разместили в роскошной двухкомнатной палате какой-то очень дорогой частной клиники, расположенной в фешенебельном районе пригорода. За окном палаты был ухоженный сад с плодовыми деревьями, вычурно подстриженными кустами и отсыпанными белым гравием дорожками, по которым изредка прогуливались одетые в дорогие больничные халаты пациенты.
На мне была, наверное, не менее дорогая больничная пижама в восточном стиле, украшенная золотыми драконами и какими-то иероглифами, и я подумала, что когда меня выпишут, я ее, наверное, украду. Потому что она была очень удобная, да и выглядела прикольно.
Дела под пижамой обстояли так себе. Повязка на шее, которую поцарапала пуля Вито Дженовезе, повязки на ободранных об наручники запястьях, тугая повязка поперек тела, потому как несколько ребер все-таки треснули, и одно сломалось, пластырь на бедре, где остался ожог после выстрела, повязки на обеих ступнях, которые я повредила во время пробежки по пустырю, лицо частично распухло, хорошо хоть, нос не сломан и все зубы целы, и на подбородке шов аж в четыре стежка, а я даже не помню, обо что и в какой момент я им приложилась. Без пяти минут египетская мумия, в общем.
Но никакого дискомфорта я не испытывала, что, видимо, объяснялось лошадиной дозой обезболивающего, которую мне вкололи.
Помимо палаты и пижамы, мне выдали еще и лечащего врача, и им, конечно же, оказался молодой красавчик с белозубой улыбкой и игривыми кудряшками. Честно говоря, я бы предпочла какого-нибудь средних лет коротышку с брюшком, намечающейся лысиной, козлиной бородкой и в очках.
Хотя бы для разнообразия.
– Шрам на подбородке останется, – сказал доктор Красавчик во время утреннего посещения. – Позже мы сможем убрать его с помощью пластики.
– Обойдусь, – сказала я.
– Шрамы украшают мужчин, не женщин, мисс Кэррингтон.
Мне хотелось ответить ему что-нибудь вроде: «Отлезь, гнида», но я сдержалась и просто угукнула.
– Впрочем, к этому разговору мы вернемся позже, – сказал он. – Как ваше самочувствие?
– Превосходно, – сказала я. – Когда я смогу поехать домой?
– Не раньше, чем через неделю.
Я покачала головой, и у меня даже не потемнело в глазах. Прогресс налицо.
– Это слишком долго.
– У вас огнестрельное ранение…
– Царапина.
– …множественные ушибы, синяки и гематомы, ссадины и подозрение на заражение крови и сотрясение мозга, – сказал он. – Я не могу отпустить вас в таком виде.
– Сами не можете или ТАКС не велит?
– Мне не поступало никаких инструкций на этот счет.
Вранье.
– Тогда я могу идти?
– Вы еще не готовы выйти за ворота нашей клиники.
– Разве вы не должны руководствоваться в первую очередь желаниями пациента?
– В первую очередь мы должны руководствоваться клятвой Гиппократа.
– Ну так и не вредите, – сказала я.
– Встаньте, – попросил он.
Я встала. Меня качнуло.
– Видите?
– Это всего лишь минутная слабость, – сказала я. – К вечеру я буду в норме.
– Вечером и поговорим, – сказал он.
* * *
Той ночью на пустыре из «эскалейда» вылез агент Доу. С ним был еще один парень, не похожий на агента, хотя одет он был также. Но он был моложе первых двоих, какой-то субтильный, с длинными волосами, и темные очки он не носил.
– Вы молодцы, – сказала я.
– С вами все в порядке, Боб? – спросил агент Доу.
– Конечно, – сказала я. – Все отлично. Вы все правильно сделали.
– Мы приехали, как только смогли.
– Ваша контора здорово меня подстраховала. – согласилась я. – Изумительное прикрытие. Надежное, блядь, как швейцарские часы.
Я швырнула пистолет агента Смита им под ноги. Длинноволосый юнец подобрал его, покрутил в руках и сунул в карман. Агент Доу с любопытством посмотрел на труп ковбоя.
– Кто это был?
– Это был Мясник со сто сорок шестой улицы, – объяснила я. – В машину которого я никогда бы не попала, если бы ваше чертово агентство не кинуло меня в ресторане, полном гангстеров. Мне пришлось застрелить пять человек, агент Доу. Кто я по-вашему? Терминатор? Или меня зовут Никита?
У него была непроницаемая рожа, а глаза он, несмотря на ночь, все равно прятал под темными очками, и это бесило меня еще больше.
– У вас истерика, Боб.
– Даже если так, мне кажется, что я имею на нее полное право, – заявила я.
– Мы все вам объясним…
– Идите к черту, – сказала я. – Сейчас я не хочу объяснений. Я хочу к врачу и в кровать. Если вы и с этим не можете мне помочь, я справлюсь сама.
Сейчас мне уже было наплевать на все вопросы, которые мне могут задать в нашей больнице. В крайнем случае, я могу списать все на Мясника.
Скажу, что это была моя личная спецоперация, о которой я никого не ставила в известность. Пыталась поймать маньяка на живца. Ну, дура, да.
Но сработало же.
– Это агент Джонсон, – сказал агент Доу, указывая на юнца. – Он отвезёт вас в больницу. Садитесь в машину, Боб.
Агент Джонсон открыл мне заднюю пассажирскую дверь и попытался помочь залезть в машину, но я оттолкнула его руку.
– Не прикасайтесь ко мне.
Я села в машину и закрыла глаза. Больше всего мне сейчас хотелось потерять сознание и очнуться в каком-нибудь другом месте, пусть даже в муниципальной больнице, но уже после того, как все эти приятные процедуры, которые мне предстояли, закончатся.
Пока я сидела в машине, а агент Джонсон устраивался за рулем, агент Доу достал из кармана телефон и вызвал на пустырь группу зачистки.
Что ж, похоже, что официально дело Мясника со сто сорок шестой улицы так и останется нераскрытым.
* * *
Медсестру звали Элли, она была маленькая, симпатичная, веселая и похоже, что я напоминала ей маленького брошенного щеночка, потому что она сразу же взяла надо мной шефство. Она взбивала мне подушки, поправляла одеяло, учила пользоваться пультом управления кроватью, спрашивала, достаточно ли комфортная температура в моей палате, а под вечер заявила, что просто обязана накрасить мне ногти. Она была настолько энергична и настойчива, что спорить с ней не было никакой возможности, и я согласилась.
Она притащила с собой целый маникюрный набор, одних ножниц там было штук пять, какие-то щипчики, палочки из апельсинового дерева для удаления кутикул, множество пилочек и черт знает, чего еще, и только шлифовального станка, там, пожалуй, и не было.
Я вручила ей левую руку, и она тут же спросила, когда я последний раз делала маникюр.
– Я не помню, – призналась я.
– А чем ты обычно стрижешь ногти?
