class="p1">– Ножничками из комплекта швейцарского армейского ножа.
Она сокрушенно поцокала языком.
– Ничего, сейчас мы наведем тут порядок.
– Угу, – сказала я.
И она принялась за работу.
* * *
– От лица всего агентства я хотел бы принести вам извинения за сегодняшний вечер, мисс Кэррингтон, – сказал агент Джонсон, ведя «Кадиллак» по улицам ночного Города. На мой взгляд, он мог бы ехать и быстрее, но делать ему замечания не было ни сил, ни желания.
– Очень мило.
Потерять сознание так и не удалось. В машине было прохладно – эти скоты ездят в костюмах, а на мне остались какие-то лохмотья, сидеть было больно. Я попыталась лечь на сиденье тем боком, в который меня меньше пинали, меня начала бить дрожь.
– Там где-то должен быть мой плащ, – сказал агент Джонсон. – Укройтесь, а я сделаю климат потеплее.
А вот аптечку он мне не предложил. Может у них и вовсе ее не было, аптечки-то.
Я пошарила рукой, нашла его плащ, кое-как в него закуталась.
– Мясник, значит?
Видимо, агент Джонсон решил, что по правилам хорошего тона он всю дорогу должен развлекать меня светской беседой. Я не стала ему отвечать.
– Почему вы его сразу не застрелили? – продолжал он.
Потому что я не знала, что он Мясник, а у меня нет привычки стрелять во всякого встречного? Потому что до этого я застрелила уже пятерых и была немного не в себе?
– Мы пытались приехать раньше, мисс Кэррингтон.
– И что же вам помешало?
– Машина заглохла. Просто не заводилась, хоть ты тресни.
– Вот эта самая машина, на которой мы сейчас едем?
– Да.
– И как вы ее починили?
– Никак. Она потом сама завелась.
– Очень интересная история, – сказала я.
Новенький «кадиллак» сначала не завелся, а потом завелся. И так три раза, потому как в распоряжении агентов ТАКС явно не одна машина. А еще пробки, на светофорах в «зеленую волну» не попали, и по дороге пришлось останавливаться, чтобы слепую старушку по пешеходному переходу перевести.
– Нет, правда, – сказал он, верно истолковав интонацию, с которой я произнесла последнюю фразу.
– Да, конечно.
– А что произошло в ресторане?
Может, мне головой удариться, чтобы сознание наконец потерять? Хотя, как показывают последние события, со мной этот номер почему-то не работает.
Видимо, там одна кость. Сплошная.
– Как думаете, почему агент Смит начал стрелять? Ведь ваша миссия не предполагала…
– Я не знаю, – сказала я. – Я понятия не имею, что именно предполагала наша миссия, потому что до меня довели информацию в части, меня касающейся. А меня, похоже, тут вообще ничего не касалось.
– Ладно, – сказал он. – Извините еще раз.
Пошел ты, подумала я.
А еще в какой-то момент я подумала, что, учитывая контекст сегодняшнего вечера, он может отвезти меня и не в больницу, но мне уже было все равно.
* * *
На обе руки у Элли ушло примерно полтора часа, и в итоге она сделала мне французский маникюр. Прямо как в салоне, наверное. По крайней мере, я бы не отличила.
– Спасибо, – сказала я. – Очень мило.
– Теперь займемся пальчиками на ногах.
– Может, не надо?
– Надо, – решительно сказала она, перемещая свой стул на другой конец кровати. – Надо дарить себе маленькие радости. Ухаживать за собой. Позволить себе что-нибудь, чего ты раньше не делала.
– Угу, – сказала я.
На ногах у меня из бинтов только пальцы-то и торчали, наверное. И последний раз я красила там ногти еще во времена учебы в колледже, когда познавала свое тело и экспериментировала со своей сексуальностью.
Полгода экспериментов. Эх, были же времена…
– В какой цвет будем красить?
– Мне все равно, – сказала я. – Давай так же, как на руках.
– Фи, – сказала она. – Год назад это, может быть, и прокатило бы, но сейчас это считается моветоном. Но оттенки должны гармонировать друг с другом.
– Я в этом ничего не понимаю, – сказала я.
– Где же твое чувство прекрасного?
– Сдала его в ломбард, чтобы купить свой первый пистолет, – сказала я. – Зачем ты со мной возишься, Элли? Неужели тебе не надо домой или еще куда-нибудь?
Она пожала плечами.
– Я живу одна, а Стиви, это мой молодой человек, я тебе рассказывала, в отъезде до выходных.
Она и правда рассказывала. Она мне уже много чего успела о себе рассказать.
– Это не значит, что у тебя не может быть других дел. Так зачем?
– С тобой произошло что-то ужасное, – сказала она. – Я хочу помочь.
Вот только тогда я и разрыдалась.
* * *
Агент Джонсон заглушил мотор и пошел открывать мне дверь, а я подумала, что если мне и теперь придется идти куда-то пешком, то пусть лучше он пристрелит меня прямо здесь. Или, если ему жалко служебный салон, пусть поможет мне выйти и пристрелит уже на асфальте, с асфальта кровь смывается достаточно легко, достаточно просто из шланга полить.
Но снаружи оказались медики и носилки, и меня аккуратно взяли под руки и уложили на эти носилки, а кто-то высказал удивление, что я в сознании, а кто-то другой постарался уверить меня, что все будет хорошо.
В последнем, кстати, у меня были большие сомнения.
Нет, физически-то все будет хорошо, это понятно, они поставят меня на ноги, благо, ранений много, но они не слишком серьезные. И психологически я это все тоже переживу, у меня обширный опыт травмирующих событий за спиной.
Но будущее все равно туманно и полно опасностей, ибо понятно, что ТАКС с меня все равно не слезет, а организация работы этой конторы оставляла желать лучшего.
То у них машины глохнут, то у них агенты мрут…
Меня доставили в операционную, стабилизировали (стабильны, сука, мертвые, что за дурацкое слово?), раздели, помыли, обработали раны, вкололи кучу всего, повезли на рентген, делали что-то еще, и все это было довольно неприятно и очень скучно, а они отказывались дать мне общий наркоз, потому что для процедур, типа лучше, чтобы я оставалась в сознании.
И только под утро они привезли меня в палату и оставили в покое.
Проснулась я только ближе к полудню. Снова были какие-то процедуры, завтрак не выходя из палаты, визит врача, повторный визит врача и вот это вот все, и они окружили меня вниманием и заботой, от которых хотелось выть и лезть на стены.
Потом я включила телевизор, и новостные выпуски по всем каналам сообщали о массовых арестах членов так называемой организованной преступности, принадлежащих к разным семействам, но с фамилиями, преимущественно заканчивающимися на «и». Создавалось такое впечатление, что полицейские воспряли ото сна, в который были
