ее «мне жаль»… оно разлилось успокаивающей волной по телу. Куда — то пропала моя злость, агрессия. Я успокоилась. Мгновенно.
— Жаль? Это ты говоришь своей убийце?
— Меня должны были остановить. И мне жаль, что это сделала именно ты, — она хмурит идеально очерченные брови, тьма в глазах наполняется скорбью. — Понимаешь, нет… ты никогда не поймешь. В тебе этого нет. А мне слишком многое досталось от матери, и я это приумножила в несколько раз. Власть, сила, они пьянят. Они меняют. А я нашла способ, как становиться сильнее и сильнее. Я росла и безвозвратно менялась, утопала в жестокости, теряла то человеческое зерно, что держит нас в этом мире и не позволяет окончательно превратиться в монстров. Я убивала своих любовников и с жадностью пила их силу. Я не щадила никого, кроме своей семьи. Когда осознала, в кого превратилась, было уже поздно. Я хотела, чтобы чья — то рука избавила мир от меня. Этот ужас надо было остановить, меня надо было уничтожить.
Она выглядит юной, молодой прекрасной, но каждое слово несет бремя столетий. Она смотрит сквозь меня, переживая все заново.
— А сама остановиться не пробовала?
— Я достигла точки невозврата. Стала зависима от убийств, от силы, что они дают. Это как игла, наркотик, но такой мощный, что никакие клиники и лечения тебя не приведут в чувство. Вкусив тех удовольствий, ты будешь хотеть еще и еще до скончания своих дней. И есть только один способ все это прекратить. Я измучила отца. Он не мог на это смотреть. И не мог меня остановить. Он любил меня всем своим светлым сердцем. И никакая тьма, года, власть, его не поменяли. Он мало кого любит, почти никогда не привязывается, но если полюбит, то навечно. И ни одна сила во вселенной этого не изменит. Его любовь преданная и безоговорочная. Он не отвернулся от меня. Знал многое, страдал, и продолжал любить. А я в полной мере осознала его отцовскую любовь, только оказавшись за чертой.
Сейчас вот посреди этого сада две боли окутали нас плотным облаком. Они настолько похожи, хоть и имеют разные причины, что уже не разобрать где ее, где моя.
Осознаю, она впервые говорит об этом откровенно. Я первая, кому она изливает душу.
— То, что он тебя любит, в этом я не сомневаюсь.
В этот миг распадаюсь от удушающего чувства… сожаления. Впервые признаюсь себе, что многое бы отдала, лишь бы почувствовать его любовь. Чтобы ощутить, как умеет любить Сальвадор. То, что сказала Аннабель, мне этого не дано почувствовать. Он меня ненавидит. Меня больше нет. И если была призрачная надежда побороть его ненависть, то с моей смертью ничего сделать нельзя.
— Прости меня, это я виновата. Вы должны были познакомиться не при таких обстоятельствах. Я лежала там и ждала, когда оборотни наберутся храбрости и придут. Я не стану сопротивляться. Только так погибнет чудовище во мне. Только так я смогу стать прежней. Пусть уже не в этом мире, а там за чертой. Но пришла ты… и я с удивлением поняла — передо мной его истинная. И ты убьешь меня, а он… — сильно зажмурилась, опустила голову, сжала руки в кулаки. — Он будет мучиться этим осознанием. Я растерялась, измученная борьбой с собой, я не среагировала. И ты сделала, то, что должна была.
Мне захотелось ее обнять. Но я неспособна даже на это… Вот теперь впервые за все время после убийства я могу сказать мне жаль, искренне жаль… Нас всех… Только поздно мы все объяты безжалостным «никогда».
— Зачем ты мне все это рассказываешь? — мой голос дрожит от непролитых слез, которые никогда не польются по моим щекам. Слезы — привилегия живых.
— Хочу, чтобы ты передала ему мои слова. Я ведь так и не попрощалась, — огонь скорби полыхает в черных глазах.
— Я сейчас не готова его видеть… говорить, — отворачиваюсь.
Она в таком состоянии, а я отказываю. Кто я после этого? Только Аннабель просит, чтобы я ступила на запретную территорию. Я мысленно обвела его дом красной линией, и запретила себе за нее заходить. Решила вообще не показываться ему. Игнорировать, чтобы не видел моих мучений. А она просит поговорить с ним на раздирающую душу тему.
— Ты чувствуешь мое отчаяние. И должна понять, что я не могу в таком состоянии вести с ним беседы, — говорю, пытаясь смягчить отказ.
— В твоем состоянии вам и нужны беседы, Кэрол.
— И ты даешь мне темы для беседы, да так, чтобы это нас эмоционально сблизило, — моя боль снова начинает подниматься и пробуждать агонию обреченности, а с ней во мне вскипает ярость.
Аннабель мгновенно это уловила. Обошла меня так, что оказалась напротив. Ее волосы развеваются, будто на них дует ветер, она вся, словно живая, не настолько прозрачная как я.
— Расширь немного горизонт своего восприятия. Я хочу сказать отцу вещи, которые терзают меня. У меня было столько лет… столетий… а я их истратила на гонку за властью, бежала вверх, не замечая, что падаю в пропасть. Я причинила ему много горя. Не успела признаться, насколько он мне дорог, насколько его любовь ощущается даже сквозь толщу иного мира, через любое расстояние. Он был самым лучшим отцом, какого можно себе пожелать. Я так хочу сказать, что скучаю по тем вечерам, когда мы были людьми, смотрели на звезды и говорили обо всем на свете. Я бы многое отдала, чтобы их вернуть. Попросить прощения, что сделала его вампиром, без его на то разрешения.
— Это ты его? — даже отшатнулась от нее.
— Я. Вечность меня манила, но я не могла представить, как пройдут года, мой отец состарится, как будут умирать он и мать, это было выше моих сил. Я хотела, чтобы мы всегда были семьей. Только дороги отца с матерью разошлись еще до обращения. Мать уже тогда жила своей жизнью, стремилась к власти, мы с ней в этом похожи. А став вампиром, открыла для себя мир еще больших удовольствий. А отец, он продолжал сражаться за нас всех в любом облике. Он жил для меня, но я не ценила этого. Не осознавала. И сейчас хочу попросить прощения.
Понимаю логику ее действий. Пусть бы сама так никогда не поступила.
— Ты все же эгоистично думала про себя. Не заботясь, как будет им.
— Согласна. И пришел час исправлять мои ошибки. Время не повернуть вспять, многое уже упущено. Но кое — что я могу сделать, — она улыбнулась, и лицо ее озарилось, засияло изнутри.
