в котором чувствовал себя в безопасности.
И вот — родной дворик. Песочница с окурками и пустыми бутылками в качестве строительного материала для детских куличиков, старая берёза, на которой я ещё в детстве вырезал своё имя...
Я любил эту берёзу. Любил водить пальцами по гладкой, с редкими шероховатостями коре, любил нюхать коричневые мягкие серёжки ранней весной, любил смотреть, как распускаются клейкие зелёные листочки...
А вот и окно нашей кухни.
Сердце в груди глухо бухнуло. Бабушкины, белые в мелкий желтый цветочек занавески...
Я помню, как она шила их из старой простыни. Серединка у той вытерлась, но края оставались вполне приличными — так говорила бабушка. Стрёкот машинки доносился с кухни целый день, я так и уснул, не дождавшись обновки.
Зато на утро, прошлёпав на кухню за стаканом молока, в восторге замер на пороге: солнце било в стекло, и вся кухня полнилась желтыми весёлыми лучиками.
Сейчас в окне было темно. Свет не горел.
А с чего ему гореть, — одёрнул я себя. Ведь дома никого нет... Главное, чтобы запасной ключ был на месте.
Мы с бабушкой хранили его за старыми почтовыми ящиками: газет давным-давно никто не получал, ящики эти стояли пустые и пыльные. Запасной ключ мы прятали в неприметной щели между нашим ящиком и стеной.
Когда я подошел к подъезду, окончательно стемнело. Двор был пуст. Зато в окнах теплились желтые уютные огоньки.
Вдохнув знакомый запах — немного пыли, немного мочи и много-много старого сигаретного дыма... я бегом поднялся на один пролёт — туда, где у стены притулились газетные ящики.
Ключа не было.
Я облазил всю стену: может, он упал и завалился за плинтус; может, застрял между ящиками...
Но было уже понятно: КТО-ТО ВЗЯЛ КЛЮЧ.
Сев на горячую батарею под окном, я попытался думать. Но от тепла, от усталости и от того, что я сидел в своём собственном подъезде, на той самой батарее, где я провёл столько часов, ожидая бабушку с работы, общаясь с дружками, целуясь с девушками и бренькая на рассохшейся гитаре... В общем, меня разморило и потянуло в сон.
В подъезде было тихо, пахло кислой капустой — опять тётя Валя с пятого варит щи...
Я почувствовал себя не Безумным Максом, а просто Максимкой, которому только что исполнилось двенадцать лет, и страшно гордого этим.
Но вдруг где-то на верху громко хлопнула дверь, и наваждение прошло. Соскочив с батареи, я выскользнул во двор и направился к соседнему подъезду — там, как я помнил, всегда была открыта дверь на чердак.
Есть много способов проникнуть в собственную квартиру...
Балконная дверь подалась легко. Ручка никогда не закрывала её слишком плотно — из-за толстого слоя резинового уплотнителя. Чуть приподняв её, сначала потянув на себя, а затем сильно толкнув, я её открыл — как и в те разы, когда возвращался домой слишком поздно для того, чтобы тревожить спящую бабушку.
Осторожно отодвинув занавеску, я шагнул в свою комнату.
В ней ничего не изменилось. Узкая кровать, застеленная полосатым сине-красным пледом, в застеклённой полке — кубки и награды, полученные мною в школьные времена.
А вот стол изменился. На нём стоял новенький монитор с плоским экраном.
Я удивлённо моргнул.
А в следующий миг ощутил тупую, но зверскую боль в затылке и рухнул на пол, как подкошенный.
Пришел в себя от жуткой головной боли. В ушах раздавалось пронзительное неприятное жужжание.
И сначала я подумал, что это от того, что болит голова, но тогда уши мои должны быть расположены на стенах. Причём, на противоположных, метрах в четырёх друг от друга.
Открыв глаза, я им не поверил.
Весь предыдущий жизненный опыт, все потраченные не впустую годы говорят: если, открыв глаза, ты видишь маленьких зелёных человечков — надо завязывать.
У тебя белочка, чувак, потому что никаких МЗЧ не бывает.
Я перевёл взгляд на потолок.
Слава Богу, я в своей спальне. Под потолком, привязанные к люстре на ниточках, кружатся модели Энтерпрайза и Тысячелетнего сокола.
Чем-то они похожи... — я глубокомысленно задумался. — Их создатели явно вдохновлялись одной и той же идеей.
Жужжание не прекращалось. А кроме того, из глубин шкафа донёсся хотя и приглушенный, но довольно отчётливый стон.
Вот странно. Если я в своей комнате... То почему лежу на полу?
Головная боль и МЗЧ перед глазами явно указывают на то, что вчера я где-то пил. Потом кое-как добрался до своей квартиры, зашел в спальню... А вот лечь на кровать сил не хватило — так и рухнул рядом, на коврике.
К тому же, я был полностью одет.
Ну как полностью? Рубашка оставляла желать лучшего, но зато на ногах были ботинки — что ещё раз указывает на вчерашние обильные возлияния... Интересно, по какому поводу?..
Успешно сданная сессия? Чей-то день рождения? Или это был один из тех дней, который любой нормальный человек не может пережить без выпивки?
Шкаф снова гулко застонал.
Немного подумав, я решил посмотреть.
В голове перекатывались камни, и подниматься на ноги я не рискнул — так и пополз, на карачках. Благо, до шкафа было недалеко...
Но у меня ничего не вышло.
МЗЧ, пронзительно гудя на одной ноте, выстроились между мной и шкафом и молча вылупились своими фасеточными глазами.
Затем средний, что был чуть ниже двух других, поднял трёхпалую ручку, и строго покачал у меня перед носом похожим на сосиску пальчиком.
Заморгав, я хлопнулся на задницу.
МЗЧ были такими РЕАЛЬНЫМИ!
Я мог разглядеть на их зелёных, пупырчатых, как у лимона мордочках каждую пору. Я чувствовал исходящий от них лёгкий запах машинного масла и нагретых микросхем.
Протянув руку, я осторожно притронулся к среднему из человечков — палец мой попал в небольшое устройство, которое висело у него на груди.
— ПРИВЕТСТВУЕМ ТЕБЯ, О ПОВЕЛИТЕЛЬ ЗЕРГОВ!
Голос исходил их маленькой коробочки и мелодичностью напоминал хруст стекла на зубах.
Услышав его, я всё вспомнил.
Реальность рухнула на меня, как подпиленный небоскрёб.
МЗЧ, моё бегство из "Метрополя", выстрел из РПГ, Лука Брази, Сан-Инферно...
А голова у меня болит потому, что кто-то нехороший со всей дури врезал по ней бронзовым бюстиком Пушкина, который всегда стоял на моём столе...
Бабушка, учительница русского языка и литературы, была страстной фанаткой его творчества.
Ощупав затылок,
