за пятьсот рублей по объявлению в телепрограмме, пока сидишь там у себя в болоте – это одно. А брать на себя такую ответственность и за большие деньги – совсем другой расклад.
– Тебе же не везёт в делах последнее время, Танечка, – не сомневаясь в этом утверждении, Яна подпустила хрипотцы к бархатистому голосу.
Тата напряжённо выпрямилась, зачарованно наблюдая, как Залесская протянула к ней округлую руку. На запястье звякнули четыре браслета – кожаные шнурки с грубо обработанными камнями и металлические цепочки. Белые, словно сахарные, пухлые пальцы не касались девушки, но будто бы перебирали невидимые струны, нити, ведущие к груди Таты.
– Вижу! Магический блок, который тебе мешает, поставила женщина. Вы знакомы. Она молодая. Цвет волос... Не могу разглядеть. Разные оттенки... – плыл голос Янины.
Татьяна даже дышать перестала. Она почувствовала незнакомый и неприятный холодок, пробежавший сороконожкой по спине. Ну, конечно же, именно после того вечера в клубе всё пошло наперекосяк! Значит, во всём виновата Сонька, перебежавшая дорогу...
– Это Данкевич! Сучка! Больше некому! – Тата стукнула кулачком по столику. – Но как ты узнала? И как она это сделала?
– Я же писала, прабабка у нас ведуньей была, – проворковала Янина. – Дар передался, я недавно поняла. Сделать порчу – дело не хитрое, вот избавляться – сложнее. Тем и занялась. Я помогу тебе, верну удачу, а ты поможешь нам.
– Ты же видела отзывы в сети и комментарии на эфирах, – Ян улыбнулся и ласково коснулся руки Татьяны, поглаживая. – Поможешь нам, и мы в долгу не останемся.
Им принесли чай, Ян себе заказал кофе и стал успокаивать и уговаривать Тату, что мероприятие можно обставить, как дружескую встречу. Никаких взносов с клиентов. Деньги они сами принесут, только чуть позже. И вот тогда...
4.
Тимофей бережно касался плотных листов, проводил подушечками пальцев по линиям гравюр и рельефному шрифту. Разновидность «готики» – швабахер, письмо ломаное, но некоторые буквы с закруглениями. Одно из ранних изданий «Басен Эзопа», действие древнегреческих притчей перенесено в европейскую деревню пятнадцатого века. В те времена было популярно и рекомендовалось к прочтению во время учёбы.
Полянский со спокойной совестью вынес эту книгу из подземного логова Крысолова. Всё равно никто не хватится, из чьей бы коллекции антиквариата её не утащили.
«Кусочек застывшего прошлого в руках. Вот – настоящая магия! Время остановилось на листах бумаги!», – Тимофей с благоговейной осторожностью погладил страницы.
– Книжку убери со стола, а то запачкаешь! – сурово велела Ярослава, вносящая в комнату поднос.
Белякова настаивала, чтобы он обедал, наконец, в гостиной за большим столом, а не на кухне или в кровати. Домработница аккуратно поставила перед ним глубокую тарелку, положила льняную салфетку, звякнула ложкой и ответила на вопросительный взгляд работодателя:
– Крепкий бульон и кусок куриной грудки. Всё. Ты же выздоравливающий.
– И как я наберусь сил с такой пустяковой едой?
– Тима, твоё «котлетическое телосложение» нуждается в здоровом питании. Чего ждал? Тазик борща с мозговой костью?
– Не отказался бы, – хмыкнул Тимофей.
– Ешь, что дают! Сейчас принесу чай и поджаренный хлебушек, – Полянский продолжал сверлить её взглядом, Ярослава уперла руки в крепкие бока, насупилась, но через несколько секунд сдалась и погрозила пальцем: – Ладно, добавлю немного варенья. Но всё. Пока никаких излишеств и плюшек!
Тимофей кротко вздохнул и принялся за еду. Спустя минут десять Белякова принесла большую кружку чая и румяный тост с просвечивающим слоем джема. Она уже уносила посуду на кухню, когда позвонили в дверь, и Ярослава, нахмурившись, пошла открывать. Он не расслышал приглушённых слов, но отличил женский голос.
Полянский закрыл глаза и сосредоточился, медленно дыша.
«Золото! Мёд и корица!».
Обожжённые и заклеенные пластырем пальцы на левой руке, израненное плечо гулко заныли, но сомнений не было: видел и чувствовал он теперь намного лучше, чем раньше.
Поэтому когда озадаченная домработница заглянула в комнату и только открыла рот для вопроса, Тимофей перебил:
– Пусть войдёт!
– Тима, да я ещё даже... – растерялась Ярослава.
– Впусти её, – мягко повторил Полянский, поправляя очки и вставая с места.
– Ишь, шайтан! – фыркнула помощница, шаги тихо шуршали по коридору к посетительнице на пороге.
Статная женщина в длинном платье двигалась бесшумно и грациозно, никакой суеты, ни одного лишнего движения. Чёрные блестящие волосы заплетены в тяжёлую косу и уложены на голове короной. Золота на ней, наверное, с полкило – серьги, цепочка с кулоном, часы и кольца. Как всегда – яркая и нарядная, несмотря на то, что чёрный давно стал основным цветом гардероба. Каринэ Гургеновне ещё нет сорока, а она уже трижды вдова.
Она остановилась у стола, всматриваясь в лицо медиума. Белякова смущённо кашлянула в коридоре и громко заявила, что на сегодня закончила. Хлопнула входная дверь. Пауза затянулась.
– Рад тебя видеть, – он чуть склонил голову, приветствуя.
Гостья порывисто шагнула к Полянскому, пытаясь обнять ладонями его лицо и поцеловать.
– Домработница сказала, что ты болен, что с тобой? Что я могу сделать?
Тимофей осторожно удержал сильные тёплые пальцы, отстраняя женщину. От неё пахло мёдом и корицей.
– Что с тобой? Что с твоей рукой? Что случилось? Вартан только вчера проговорился, что ты помог Овику, что вы виделись в прошлом месяце! Что с тобой случилось? – даже тарахтела она певуче и красиво.
Именно Каринэ лет семь назад нашла Полянского через влиятельных знакомых, чтобы свести с братом. Призрак их матери не мог успокоиться и покинуть мир, не примирив между собой родных людей. Тимофей тогда помог Абгарянам и стал дорогим гостем.
Впечатлительная и неискушённая Каринэ, склонная к магическому мышлению, сильно увлеклась. Увидела в нём свою судьбу и возможность вырваться из-под власти брата. Но становиться зятем Вартана Гургеновича в планы Полянского не входило.
За эти годы Абгарян уже три раза выдавал замуж младшую сестру, традиционно не считаясь особо ни с её мнением, ни с её чувствами. Браки эти заключались с полезными, состоятельными и не слишком молодыми людьми, принося семье весомые выгоды.
Но Каринэ оставалась бездетной, а значит, бракованной в глазах многочисленных родственников. Воспитанная быть женой, матерью и хозяйкой в доме, она не представляла для себя иного будущего.
Её огненный темперамент сбивал с ног и растирал в труху, испепеляя. И Полянский от души хвалил себя за каждый эпизод, когда удавалось устоять, не выйти за
