мне на шею, чуть не повалила, и вынудила её подхватить.
— Мы победили! — вопила она. — Мы победили, Костя!!!
— Неплохо для начала, согласен, — ответил я.
* * *
Последний день учёбы завершился театральной постановкой. Пьеса называлась «Щелкунчик», Полли играла в ней главную роль. Купалась в аплодисментах и, выйдя на поклон, выглядела абсолютно счастливой.
А после этого в жилом корпусе закипели сборы. Многие курсанты разъезжались по домам. Большинство преподавателей также покидали академию. Все они торжественно прощались со стоящим на крыльце Илларионом Юсуповым.
Как объяснил Юсупов необходимость своего присутствия руководству, я не знал, но это было и неважно. Я, в числе других остающихся, стоял на улице. Встретившись со мной взглядом, Илларион мерзко улыбнулся. Я выдавил улыбку в ответ — нам обоим было понятно, что скучать на каникулах не придётся.
Вдруг моё внимание привлёк разговор знакомых голосов:
— А ты, что же, не едешь домой?
— Еду, конечно. Только за мною заедут позже. Я специально так распорядился. Не люблю быть одним из многих.
Спрашивал Жорж, отвечал — Рабиндранат. Последний даже сейчас, на морозе, стоял со своим блокнотом, будто в любой момент его могла осенить гениальная идея, которую необходимо будет записать.
— А я вот остаюсь, — буркнул Жорж.
— Отчего же?
— Из-за дуэли. Отец...
Тут Жорж замолчал, а я улыбнулся. Зная его отца, легко могу представить, как выглядел разговор.
«Сынок, ты устроил дуэль с Барятинским?»
«Да, папа, прости, я...»
«И почему он всё ещё жив?»
«Пап, я...»
«И если жив он — почему жив ты?!»
«Папа...»
«Уходи. И возвращайся либо в гробу, либо с головой Барятинского».
Даже интересно стало, что послужило истинной причиной того, что Жорж остаётся в академии на каникулы: отец или грядущее собрание, на котором вроде как появится наш покровитель?
Или, если уж покровитель стоит сейчас на крыльце, возможно, всё наоборот? Раз уж Жоржик не сможет отведать рождественского гуся в кругу своей любящей семьи, то почему бы не устроить собрание в академии на каникулах? Вполне себе вариант...
Кристина объяснилась просто и резко:
— Я поступила сюда, чтобы учиться и быть лучшей, — и гордо вскинула голову.
Все вопросы, которыми засыпали её уезжающие подруги, отпали сами собой.
Я попрощался с несколькими сокурсниками, пожал здоровенную лапищу Данилова, посоветовал ему не налегать на спиртные напитки.
— Хотелось бы увидеть тебя в следующем семестре, — пошутил я. — И желательно — не в газетах.
Данилов добродушно улыбнулся:
— Ну... Ничего не могу обещать. Человек, знаешь ли — всего лишь игрушка в руках высших сил! — и, насвистывая гимн Академии, отправился к воротам.
Оттуда навстречу ему шла Полли. Разминувшись с Даниловым, она нашла взглядом меня, подошла.
— Mamán и papá чрезвычайно расстроены моим решением остаться на каникулы здесь, — доложила Полли. — Зато я с каждой минутой всё больше преисполняюсь уверенностью, что сделала верный выбор. Мы с тобой наконец-то сможем провести время вместе!
Я вздрогнул, ничего не смог с собой поделать. Если всё, что было до этого — не время, проведённое вместе, то что это тогда такое было? И чего мне ждать от этих каникул? Хорошо хоть усыпляющий подарок Нины до сих пор со мной. Но часто им пользоваться не будешь, это наведёт на серьёзные подозрения.
В целом, к вечеру не возникло впечатления, что Академия опустела. Многие оставались, как с нашего курса, так и со старших. В этом не было, как оказалось, ничего экстраординарного: курсанты привыкали к самостоятельной жизни, к Царскому Селу и предпочитали провести праздники в компании друзей.
Всё так же работали повара в столовой, и меню завтра обещало быть праздничным. Наставников осталось номинальное количество, из преподавателей — один Юсупов, главным над всеми. Впрочем, и он особенно не отсвечивал, сразу закрывшись у себя в кабинете.
Пожалуй, нам дали практически полную волю, закрыв глаза на правила. Наверное, это было разумно. Какой смысл закручивать гайки постоянно? Так однажды может и резьба треснуть. Иногда нужно делать послабления.
Телефон оказался в свободном доступе, и весь день все, кто хотел, подходили и звонили домой. Не стал исключением и я.
— Костя, это какая-то запредельно злодейская выходка! — объявила Надя. — Что за странная причуда? Почему ты не приедешь? Мы пригласили Клавдию Тимофеевну на праздничный ужин!
И замолчала, как будто привела сокрушительный довод, за которым может последовать только одно: «Уже выезжаю!»
— И она придёт? — спросил я.
— Обещала прийти!
— Что ж, очень рад.
— Зато мы с Ниной совершенно не рады твоему решению! Один только дедушка тебя защищает.
Ну ещё бы деду меня не защищать. Понимает ведь, что я не просто так решил остаться.
— Вишневский не объявлялся? — спросил я.
— Нет, никаких известий, — вздохнула Надя. — Дед очень расстроен, он был отличным юристом. Найти такого же, которому можно доверять, будет очень непросто...
— Ясно, — поморщился я. — Жаль, хороший был человек.
— Должно быть... — Надя выждала несколько секунд из почтительности, потом вернулась к прежнему тону: — Имей в виду, Костя: это твой последний шанс изменить решение! Завтра утром я за тобой приеду.
— Надя, ни к чему, — сказал я. — Я останусь здесь.
— Это Рождество, и мы всё равно привезём тебе подарок, — возмутилась Надя. — Даже не обсуждается! А потом уже ты решишь, либо поедешь с нами, либо остаёшься человеком, которому наплевать на чувства близких людей! — И бросила трубку.
— «Мы», — повторил я. — «С нами». Интересно, о ком это она? Неужели Китти созрела идти на рыбалку? Вот уж тот ещё подарочек будет...
Незадолго до ужина, сидя на подоконнике в фойе, я заметил, что по лестнице спускается Рабиндранат. Вскоре хлопнула дверь, и я увидел его через окно на освещённой фонарями аллее. Рабиндранат уверенно шагал к воротам. Как и собирался — уезжал он один, без назойливой толпы.
Я проводил его задумчивым взглядом. Блокнота у него при себе не было — странно. Оставил в комнате? Забыл? Может, напомнить? А с другой стороны — мне что, больше всех надо?
* * *
Ужин, думается, удивил многих. На столах перед всеми оказалась тыквенная каша. Старшекурсники восприняли ситуацию как должное, из наших же многие побежали в кухню, разбираться, в чём дело. Как оказалось — в сочельник предписывается строгий пост, но зато завтра было обещано праздничное меню.
— Это
