утренней конференции.
Ночевать я планировал в вип-палате бабки Семеновой. Во-первых, в своем отделении оставаться было опасно — не ровен час, наши гаврики, пациенты то есть, прознают, что в отделении на ночь остался местный доктор — так заколебут, что мало не покажется. А так по легенде в больнице ночью лишь один дежурный терапевт и врачи-«узкари». Все не экстренные вопросы из разряда «Мне показалось, что давление повысилось, измерьте, пожалуйста…», «И мне!», «И мне тоже!» — ждут до утра.
И потом, за время работы в паллиативном отделении я к тем стенам, как ни странно, привык. Мне там и думается лучше, и дышится легче, и учится сподручнее. Кроме того, под мерное шептание аппарата искусственного дыхания и пиканье пульсоксиметра мне всегда чудно спится. А чего еще желать в незапланированное дежурство?
В целом ночь выдалась относительно спокойной. Сашке я сказал, что буду на телефоне, и объяснил, где именно меня найти в случае чего. Сам же умылся, почистил пальцем зубы пастой из одного на всю ординаторскую дежурного тюбика «Колгейта» и направился в паллиативное отделение наблюдать за Семеновой.
За чтением тестов к грядущему зачету по терапии меня разморил сон. Где-то в третьем часу ночи завибрировал телефон, на связь вышел Варосян. Сонным голосом дежурный по больнице попросил меня глянуть какого-то пациента из четвертой терапии. Оказалось, ложная тревога — мнительный мужик за шестьдесят, которого мы принимали часа четыре назад с гипертоническим кризом, никак не мог дождаться терапевта. Жена ему, видите ли, сказала, что как только он ляжет в больницу, его посмотрят, обследуют и назначат лечение.
— Как таблетки назначат, тут же сфотографируй их и пришли мне в ватсап! — гласило итоговое наставление супруги в приемнике.
Исполнительный и послушный «каблук», видимо, принял наставления жены под козырек и все это время терпеливо дожидался своего лечащего врача.
— Ага, как же, — сурово отчитал я мужика больше чем вдвое старше себя, — в два часа ночи ваш лечащий врач бежит и спотыкается, чтобы вас посмотреть.
Про себя же добавил: «Держи карман пошире, а то не унесешь».
— А разве нет? — искренне удивился мужик, на что я только тяжело вздохнул. Святая наивность в его глазах заставила меня набраться терпения и объяснить потерявшему всякие жизненные ориентиры пенсионеру, что да как у нас в медицине происходит.
— Сергей Иванович, вас осмотрели я и дежурный терапевт по больнице. Вам назначили превентивное лечение. Давление мы вам снизили. В палату определили. Инфаркт исключили. Теперь — до утра. Утром придет палатный врач и займется вами.
— А сейчас он где? Он что, не может сейчас подойти?
Я лишь глаза к небу закатил, мысленно попросив у провидения сил и терпения.
— Сейчас ваш лечащий врач дома. Спит. На работу ей только к восьми утра. Прямо сейчас она ну никак не появится. Так что вам остается только смириться и лечь спать.
— Точно?
«Нет, блин, я съел ее, а останки закопал в горшке из-под фикуса!»
Вдох, выдох.
— Точно, Сергей Иванович.
— Ну, тогда я спать? — протянул мужчина, недоверчиво поглядывая мне за плечо, словно пытаясь разглядеть палатного терапевта, прячущегося от своих настырных пациентов в густой тьме коридоров дремлющего стационара.
— Доброй ночи, — на автомате пожелал я, выходя из палаты, и сразу же пожалел об этом. В ответ мне в спину мгновенно прилетело:
— И вам, доктор, спокойной ночи!
«Вот, блин, мудак…» — довольно искренне выругался я на самого себя и нырнул к лестнице — ждать лифт под пристальным взглядом назойливого пациента вообще не улыбалось.
И ведь знаю, что не нужно ничего желать пациентам, чтобы не услышать от них ответные пожелания. Нет же, все равно ляпнул «Доброй ночи». И мужик этот тоже хорош. Ну кто в здравом уме и светлой памяти доктору на дежурстве спокойной ночи желает? Теперь все — хрен тебе поспать, хрен тебе почитать, хрен чаю попить. После такого пожелания о спокойной ночи можно забыть. Проверенная примета. Хуже только таракана тапком прихлопнуть в ординаторской, сидя жопой на столе, где твоя же сумка лежит.
И правда, не успел я обратно к бабке Семеновой зайти и расположиться в удобном гостевом кресле (вип-палата и такими удобствами располагала), как мерное шипение кислородного редуктора разорвал писк аппаратуры, сигнализирующий об остановке сердечной деятельности.
«Ну, вот и началось…» — только и успел подумать я и кинулся качать пациентку.
Далее время полетело очень быстро. Это только в кино в экстремальной ситуации у главного героя перед глазами все замирает и плывет, словно в замедленной съемке. В жизни же все иначе. Когда оно, это самое время, необходимо, словно воздух, его как раз и не хватает.
На тревожный сигнал прибежала заспанная медсестра Маринка.
— Чего тут? — деловито спросила она, откладывая в сторону «амбушку» (Амбушка, или мешок Амбу — механическое ручное устройство для выполнения временной искусственной вентиляции лёгких). Захватила, видимо на автомате, не сообразила, что бабка Семенова и так на аппарате ИВЛ (ИВЛ — искусственная вентиляция легких).
— Да вот, — пропыхтел я, ритмично качая пациентку и чувствуя, как под руками хрустят свеженькие переломы ее хрупкой грудной клетки, — решила наша Семенова сегодня нам статистику подпортить.
Маринка мельком глянула на кнопку вызова реаниматолога, которую я нажал еще до того, как начать реанимационные мероприятия, и успокоилась. На том ее работа, по сути, и заканчивалась.
— От меня нужно что-то, Гриш?
— Да нет, — пыхтел я, — открой им двери только, сейчас ломиться начнут.
Буквально через минуту ворвались реаниматологи. Деловито разместившись в палате, они начали выкладывать из своего оранжевого чемоданчика необходимый для реанимации инвентарь. Дежурный реаниматолог (его, кажется, Семеном звали, а отчество из головы вылетело) спросил:
— Давно качаешь?
— Минуты две.
Со лба скатилась капелька пота. Качать человека, на самом деле, не такая уж и легкая задача. Опять же, в фильмах про медицину, которые я, к слову, терпеть не могу, это мероприятие до безобразия простым кажется. Знай себе качай да покрикивай на окружающих, чтобы вкололи столько-то кубиков того-то и приготовили дефибриллятор. Чушь и бред в кино показывают, доложу я вам. Там актеры не качают, а так, гладят слегка. Настоящий непрямой массаж сердца надо с душой делать, так, чтобы грудная клетка на пять-семь сантиметров внутрь прогибалась. Не каждые молодые ребра такую нагрузку выдержат, что уж говорить о ребрах пожилых пациентов. Ломаются, как прутики, после первых же толчков. Старые реаниматологи даже присказку такую знают: «Не сломал ребер — не делал реанимацию». А для реанимирующего врача сей процесс больше на очень интенсивное кардио в спортзале смахивает. Без должной подготовки обычного
