– Чего вы? – с недоумением пробасил атлет.
А кот, недовольный, что его потревожили, спрыгнул на землю и оказался вдруг… тем самым рыжим котярой, с которым мы подружились сегодня.
– Извини, – сказал Бондин атлету, улыбаясь. – Просто мы никогда не видели такого.
– Какого? – Атлет оглядывался по сторонам. И голос у него Николая. Так и кажется, что вот-вот произнесет «Хо-хо-хо».
– Подумаешь, корректирующий шезлонг, – небрежно пожала плечами Мелисса. – Здесь на островах у всех наших такие есть.
– Лишь бы не на общественных пляжах, – сказал Бондин.
Корректирующий? Ничего не понимаю.
Атлет произнес:
– Похоже, я как-то смешно выгляжу. – Но только он хотел подняться, как к нему метнулась Орхидея, воскликнула:
– Подожди! – И всучила мне телефон.
Орхидея с наглостью уселась атлету на колени и скомандовала мне:
– Сфоткай нас.
Я нашла у телефона нужную опцию и щелкнула их пару раз.
– Спасибо, – сказала Орхидея, а потом, когда вставала с колен, пошатнулась и оперлась на шезлонг. И вдруг стала стройной девушкой с роскошной грудью и с длинной гривой волос.
– Обалдеть! – вскричала я. Так вот о каком шезлонге беспокоилась мать Мелиссы!
Я хотела сфоткать парочку на шезлонге еще раз. Но Орхидея вскинула руку, закрываясь:
– Не фоткай! – и быстро поднялась с шезлонга.
– Но это так забавно! – воскликнула я, веселясь.
– Боюсь, тогда он не будет меня любить в настоящем виде, – тихо сказала мне Орхидея, взяла у меня фотоаппарат, рассмотрела снимки. – Шикарно.
А атлет уже поднялся – и стал тем Николаем, с которым мы были знакомы – с брюшком, седой бородкой и румяными круглыми щеками. Пусть так он выглядит не идеально, зато намного милее и симпатичнее.
Интересно, а топ-модели и культуристы остались бы теми же, если б сели на этот шезлонг? Они ведь и так идеальны.
Хм, а как бы выглядела на этом шезлонге я сама? Наверное, стала бы на десять-пятнадцать сантиметров выше, с тонкой талией и красивой формы бедрами, и волосы попышнели бы, наверное.
– Хочешь, приляг туда, а я тебя сфотографирую, – сказал Бондин.
Кажется, я слишком долго пялюсь на шезлонг, да еще, поди, взгляд мечтательный.
– Лучше ты туда сядь, – сказала я.
Я ожидала, что он отнекается. Но он сказал:
– Хорошо. – Достал свой сотовый, показал, куда жать, и сел на шезлонг.
И почти не изменился. Только волосы потемнели и красиво улеглись, и челка стала набок, модная.
– Ты почти не изменился, – сказала я недоуменно, опустила поднятый для съемки телефон.
– Ты будешь щелкать или нет?
Я щелкнула. Что за ерунда. На фото у него волосы отобразились по-прежнему рыжими и всклокоченными. Да еще фон слегка серебрился. У него что же, фотокамера как гляделка работает?
Я подошла к нему и дала телефон, ничего не понимая:
– Ты не такой сейчас. Почему он не видит этого? – имея в виду, разумеется, мобильник.
Бондин взял его, что-то там нажал:
– Он видит больше, чем следует. – Инспектор вернул аппарат мне: – Щелкни еще раз.
– Как это – больше, чем следует?
– Там меняются настройки. Он может видеть и слышать и магическую реальность, и простую.
– Хорошая техника, – сказал Николай.
Я сфотографировала Бондина еще раз. На этот раз снимок показал его с красивой прической.
Я отдала телефон Денису.
– О, – сказал он.
– Что? Жалеешь, что не получился культуристом?
– Нет, – сказал он. – Что волосы другие. Но это даже интересно.
Все обступили Бондина и заглядывали в его телефон.
– На тебя не действуют чары шезлонга? – удивилась Орхидея.
– Действуют, – улыбнулся Бондин.
– Тогда почему ты не изменился? – спросила я.
– Дзен, – сказал Бондин.
– Чего?
– Я стараюсь воспринимать себя таким, какой я есть, – сказал он.
– Только волосы тебе не нравятся? – спросила я.
– Видимо, нет, – сказал он. – А я думал, что да.
Все засмеялись.
– Так он показывает, каким бы человек хотел быть? – спросила я.
– Похоже на то, – сказал Бондин. – Мне встречались другие предметы с такими же свойствами. Зеркала чаще всего. Бывают еще окна, но это реже. А вот стекла автомобилей – частенько.
Я представила: едет такая роскошная девушка за рулем, все ей сигналят, дорогу уступают, а там сидит себе старушка и посмеивается.
– В основном они запрещаются, – сказал инспектор, – потому что слишком легко выдают колдовство.
– А почему ведьмы хотят скрываться? – сказала я. – Могли бы объединиться с людьми, открыться всему миру. Все бы так обрадовались, что магия существует на самом деле! – Я показала на Николая: – Что Дед Мороз существует на самом деле!
– А это и так все знают, – сказал Николай.
Он правда так думает? Я с недоверием посмотрела на него.
– Ну, им просто неудобно в этом признаваться, – сказал он. – Наверное.
Ладно, зачем разочаровывать такого милого человека. То есть Деда Мороза.
– Чтобы люди нас использовали? – поморщилась Мелисса.
– Н-ну, – нерешительно сказала я, – почему сразу использовали.
Из дома вышел отмывшийся от крема Миша и встал у дверного проема, скрестив руки на груди.
А Бондин говорил:
– В тринадцатом веке Магический орден, который стал впоследствии Министерством, был не так силен. И часть магов решила нарушить закон о тайне и больше не прятать свои способности. А потом были три века истребления. И пострадали в основном люди, потому что маги, сама понимаешь…
Конечно, понимаю. Магу – что? Он наделает фокусов, пустит пыль в глаза, возможно, даже в буквальном смысле, и улизнет.
– Но сейчас, – возразила я, – люди стали более цивилизованными.
– Разумеется, – покивал Денис. – Они очень цивилизованные, пока не столкнутся с кем-то не таким, как они сами.
– Ну, не все же, – неуверенно сказала я.
– Проведи маленький эксперимент, – сказал Денис. – Надень боа из оранжевых или синих перьев и пройдись по улице.
– Но маги не носят боа, они выглядят вполне нормально, – сказала я.
– Маги хуже, – усмехнулся Денис. – Они могут превратить любого в боа. Если он их оскорбит. Так что тут скорее вопрос безопасности людей, а не магов. Как всегда.
– Тем более что все ведьмы, они сте… – начал Миша, а мы – все три ведьмы – поглядели на него так, что он замолчал.
– Что – ведьмы? – сердито спросила Мелисса.
– Ну, – замялся Миша, – они все немного стервозны. Им слова поперек не скажи. И вообще, что хотят, то и творят. Что в голову взбредет, то сразу – раз, и получают.
– А тебе завидно? – спросила Орхидея.
– Вот еще, – насупился Миша.
Меня осенило:
– Просто рядом с ведьмой ты чувствуешь себя слишком обычным?
– А что – разве не так? – встрепенулся он. – Ведьмы вечно всеми помыкают. И строят из себя каких-то королев! – Он повернулся ко мне: – Ты вон как изменилась!
– Как я изменилась? – спросила я.
– Да чего ты только сегодня со мной не сделала!
– Так не вел бы себя как свинья!
– Да обычная девушка просто – ну что? Дала бы пощечину да разревелась, а вы, ведьмы, издеваться начинаете!
– А я? Разве я над тобой издевалась? – жалобно проговорила Мелисса.
Ну а я накинулась на Мишу:
– Ты хочешь, значит, чтобы я ревела, когда ты с другой целуешься?!
Он аж заслонился руками. Ага, нового веника боится, или что я чего и похлеще могу наколдовать!
– Да пошел ты, Миша, – сказала я устало. – И как я раньше не разглядела, какой ты кретин.
Конечно, не разглядела! Я же всегда была с ним суперхорошей, я под него подстраивалась – ну не хочет идти в кино, хорошо, посидим дома, посмотрим хоккей, заодно я ему рубашки поглажу. Какого черта я так старалась быть идеальной? Да знаю я, какого. Я его любила. Или вообразила, что люблю, – эти два ощущения очень легко перепутать, особенно если воображение богатое. Я очень боялась Мишу потерять. Думала, если он узнает, какая я на самом деле – капризная, порой ленивая, не очень-то хозяйственная (ну не люблю я готовить и убираться – а кто любит?), то он бросит меня.
А когда меня одарили магией, я почувствовала себя уверенной и независимой, и мне это так понравилось!
– Знаешь что, – сказала я бывшему жениху, – найди себе какую-нибудь послушную и покладистую дурочку, которая обожает стирать носки и готовить борщ. А я, ты прав, королева. И я не для тебя.
Ну ладно, насчет королевы – это я малость загнула. Какая я королева? Даже Мелисса вот рядом – и то виднее меня будет.
– Да кому ты нужна, думаешь, ты такая уж красавица? – бросил Миша зло. – А через пару лет тебе будет тридцать, и на тебя тогда никто и не посмотрит.
Вообще-то через пару лет мне будет всего двадцать восемь!
– Да как ты смеешь, Миша! – всплеснула руками Орхидея.
А Бондин сказал спокойно:
– Мне нужна. И она красавица. И через двадцать лет тоже будет нужна.
Я так растерялась, что ничего на это не сказала. И через двадцать лет? Что он хочет этим сказать?
