«
Отдай их мне! Свою тушу и зуб! Отдай!»
– Открой свои проклятые глаза!
Что-то обожгло щеку, в мыслях будто щелкнул выключатель.
Пощечина.
– Что за… – просипела я.
– У меня тот же вопрос! Что ты творишь?!
Не успела я вернуть голову в исходное положение, уже поняла – рядом был Солейль, взъерошенный и взбешенный. Откинув со лба челку, выпрямившуюся и потемневшую из-за воды, он с усталым вздохом сполз на пол, придержавшись за раковины:
– Совсем долбанулась?
Я моргнула, фокусируясь.
Вода, залившая помещение, я, растянувшаяся у стены в маленьком «озерце», и промокший до нитки Солейль, сверлящий меня злобным взглядом.
– Что случилось? – проблеяла я.
Солейль ухмыльнулся:
– Шел к изошнику, когда услышал крики из туалета для карантинного класса. Решил разобраться. Захожу – а тут ты в полной раковине топишься, да так, будто тебя кто-то за волосы держит и выбраться не дает! Вытащил тебя, а ты дерешься, царапаешься. Вот теперь скажи мне, какого хрена ты делала. С удовольствием послушаю!
Я спрятала лицо в ладонях и уткнулась в колени.
– Не думаю, что могу объяснить.
Потому что сама не понимаю, что происходит.
* * *
– Отвяжись от меня.
– После такого-то? Не дождешься.
Собралась, называется, спокойно дойти до спортзала, погрузившись в размышления о своих явно проявляющихся психических расстройствах. Шиш тебе, Ия, жизнь несправедлива! Встречай своего проводника-липучку да терпи, дорогуша.
Происходящее не укладывалось в голове. По логике, Солейль должен был забыть о том, что видел, ведь его это не касается, да и вряд ли он жаждал оказаться по уши в дерьме, но вместо этого вцепился в меня, как пиявка. И началось это сразу после того, как я более или менее восстановила способность ориентироваться в пространстве.
Оставлять пол мокрым было нельзя: вода норовила вот-вот вылиться за пределы туалета и вздуть паркет в коридоре, поэтому я, не горящая желанием платить за ремонт, вытащила тряпку из арсенала уборщицы и принялась вытирать образовавшееся «озерцо». Солейль некоторое время наблюдал за моими потугами, а потом вдруг поднялся, взял швабру, насадил на нее большую пушистую тряпку и принялся помогать. Молча. Чаще всего он оборачивался ко мне спиной, поэтому у меня не было возможности вглядеться в его лицо, но когда он сливал воду в раковину, я заметила его очевидную задумчивость.
И почему-то злиться, язвить, прогонять его, поддевать или издеваться не получалось.
Совместными усилиями мы привели туалет в порядок до того, как туда заявилась уборщица, чтобы забрать свое профессиональное оборудование и пуститься в антипылевой квест по гимназии. Я наивно посчитала, что странности на этом закончились. Все-таки Солейль – не тот человек, который будет просто так протягивать руку помощи. Возможно, ему не чужды благородные порывы, но все же не входят в его рутину. Поэтому на занятия я пошла, предполагая, что сегодня с ним больше не столкнусь, но…
Не успела я покинуть кабинет, как чудовище вынырнуло откуда-то из-за угла и предложило вместе позавтракать. Шоку не было предела. Сбежать оказалось задачей почти непосильной – если бы не Арлекин, буквально вырвавшая меня из его когтей, пришлось бы проторчать всю перемену в забитой людьми столовой.
Однако точку в сегодняшних поразительных событиях чудесное избавление не поставило. Солейль был рядом постоянно. Складывалось впечатление, будто он срывается с урока на пять минут раньше специально для того, чтобы встретить меня у порога. Его не смущало даже присутствие Пака и Арлекин, которых такая наглость откровенно выводила из себя. Пак чуть не набил ему морду, Арлекин попыталась унизить, но у белобрысого к грубости выработался иммунитет.
Их реакция была удивительной из-за того, что обычно в «лагерях» таких внутренних разладов не происходило. Все считали друг друга братьями и сестрами, и даже если испытывали личную неприязнь, ее перекрывал «дух общины». Не стоит и говорить, что меня заинтересовала причина, по которой они так остро восприняли его в штыки, однако спросить прямо я не решилась. Скорее всего, это из-за того, что Солейль общается с Изенгрином, то есть волком, и лисами это воспринимается как предательство.
Хотя Солейля любили все. За красоту, за голубые глаза, за липовый воздушный характер и, судя по всему, абсолютно не обращали внимания на то, к какому «лагерю» он принадлежит. Все, кроме Пака и Арлекин.
Как ни старались мои знакомые, отвадить Солейля у них не получилось. Пак скрипел зубами и нервно сжимал кулаки, вопя, с каким удовольствием сломал бы ему челюсть, Арлекин сверлила блондина колючим взглядом, но по факту ничего сделать они не могли. Поэтому им пришлось отправиться домой, похлопав меня по плечу на прощание и прокляв Солейля, с завидным хладнокровием отказавшего им в посещении тренировки.
Это раздражало. Мне и Изенгрин-то не особо нравился, а уж при присутствии белобрысого тренировка растянется на вечность.
– Ты меня вытащил, все закончилось, чего тебе еще от меня надо? Я в состоянии сама добраться до зала.
– Не кипятись. Сейчас дым из ушей повалит. И вообще, я не за тебя, а за Изенгрина беспокоюсь. Мало ли что ты с ним сотворишь в состоянии аффекта. Себя калечишь и его можешь.
– Ты серьезно веришь, что хрупкая маленькая я в состоянии покалечить Изенгрина? Это все равно что белочка вырубит Халка.
– Похудей сначала килограмм на пять, а потом уже называй себя хрупкой маленькой белочкой.
– Я вешу пятьдесят один килограмм, и при моем росте это идеально! Вешалка!
Мы уже почти вцепились друг другу в волосы, когда рядом раздался горловой рык и строго-раздраженное:
– Опять вы друг на друга наезжаете!
Солейля от меня как отбросило. Изенгрин поднялся по лестнице, чтобы быть с нами на одном уровне, и укоризненно покачал головой:
– На нас лежит ответственность, а вы собачитесь. Научитесь взаимному уважению, иначе до соревнований друг другу глотку перегрызете и участвовать будет некому.
– Извини, – буркнула я, сама не понимая, зачем горожу подобную ерунду и веду себя как виновная.
Абсурдность подобного действия оценил даже Солейль: он вопросительно-скептично вскинул бровь и пожал плечами, но промолчал. Лучше для него же: раскрой он рот, точно вырвала бы ему язык. Надоел.
Изенгрин расслабился. По крайней мере, угроза в воздухе растворилась, и мы с Солейлем облегченно выдохнули, поняв, что острый момент позади. Мне бы волк, конечно, ничего не сделал, но все же приятнее и уютнее видеть его уравновешенным.
– Надеюсь, впредь этого не повторится, – произнес принятую дежурную фразу Изенгрин и перебросил баскетбольный мяч из одной руки в другую. Только тогда я заметила, что он в спортивной форме. Неужели и сам заниматься будет? – Пойдем, Марина оставила ключи. Долго держать
